Я взял у приятеля микроавтобус «тойота-хайэйс» и перевез вещи Сумирэ в район Ёёги-Уэхара[24]. Новое жилье не было совсем новым или особо выдающимся, но по сравнению с тем местом, где Сумирэ жила раньше, — явный скачок вперед. Ее прежняя квартира в Китидзёдзи, в деревянном доме, была скорее памятником истории, чем годилась для жизни. Новую квартиру для Сумирэ подыскал знакомый Мюу агент по недвижимости. Очень удобное место, плата невысокая, открывался хороший вид из окон. По площади она была больше прежней раза в два с лишним. Да, переехать сюда — правильное решение. Кроме всего прочего, и парк Ёёги рядом, так что при желании Сумирэ могла добираться до работы пешком.
— Со следующего месяца буду работать пять дней в неделю, — сказала Сумирэ. — Три дня — все-таки ни то ни сё. Каждый день гораздо лучше. Мне за квартиру нужно платить сейчас чуть больше, и Мюу считает, что со всех сторон мне будет полезно побыть «правильным служащим». В конце концов, сколько бы я ни просидела дома, сейчас все равно не напишу ни строчки.
— Наверно, это мудро, — согласился я.
— Если я буду каждый день работать, моя жизнь волей-неволей станет нормальной, «правильной», и, скорее всего, я перестану названивать тебе в полчетвертого утра. Вот еще один явный плюс.
— Это
— Правда? Ты так думаешь?
— Конечно. Даже готов вырвать из груди свою девственную душу, чтобы ты, заглянув в нее, сама в этом убедилась.
Я сидел в новой квартире Сумирэ на голом дощатом полу, прислонившись к стене. Вещей у Сумирэ было катастрофически мало, комната выглядела пустой и необитаемой. Окна без занавесок, масса книг, не поместившихся на полках, грудой свалены на пол — просто какой-то лагерь интеллектуальных беженцев. Единственный предмет в комнате привлекал внимание — на стене висело новенькое зеркало в полный рост. Подарок Мюу по случаю переезда. В вечерних сумерках дул ветер, неся с собою вороний грай из парка. Сумирэ опустилась на пол рядом со мной.
— Я вот думаю… — начала она.
— Что?
— Если я такая законченная, никчемная лесбиянка, ты останешься моим другом, как и прежде?
— Если даже ты превратишься в никчемную лесбиянку, что с того? При чем здесь наша дружба? Моя жизнь без тебя — как сборник хитов Бобби Дарина без «Мэкки-Ножа».
Сумирэ прищурилась и посмотрела на меня.
— Что-то я не совсем поняла твою очередную метафору. То есть тебе было бы очень одиноко без меня?
— Ну, в общем, да, — сказал я.
Сумирэ положила голову мне на плечо. Ее волосы были зачесаны назад и собраны на затылке заколкой. Открывшиеся уши были маленькими, прелестными. Столь прекрасными, что, казалось, они только что появились на свет. Нежные, легкоранимые уши. Я чувствовал кожей ее дыхание. На Сумирэ были маленькие розовые шорты и выцветшая синяя майка, сквозь которую чуть виднелись соски. Едва уловимо пахло потом. Это запах ее пота, запах моего пота, два запаха, тонкими струйками сплетенные в один.
Мне хотелось стиснуть Сумирэ, потом — я еле себя сдерживал — взять и повалить ее здесь же на пол. Полная безнадёга, даже мне это было понятно. Ну повалю, а дальше-то что? Все равно ничего не получится.
Я начал задыхаться — показалось, что у меня внезапно сузилось поле зрения. Время не могло найти выхода и принялось топтаться на одном месте, круг за кругом. Нестерпимое желание восставало и твердело в моих штанах. Я страшно растерялся и смутился. Постарался хоть как-то собраться: впустил в легкие новую струю воздуха, закрыл глаза и в этой бесконечной темноте принялся медленно считать. В этот момент желание захлестнуло меня с такой силой, что на глазах выступили слезы.
— Я тоже тебя люблю, — сказала Сумирэ. — Больше всех в этом огромном мире.
— После Мюу, да?
— С Мюу все немного иначе.
— Как именно?
— Мое чувство к ней и то, как я отношусь к тебе, — все-таки разные вещи. То есть… м-м, как бы это лучше сказать?
— У нас — безнадежных, посредственных гетеросексуалов — есть очень удобное выражение, — сказал я. — В таких случаях мы обычно говорим: «У меня стоит».
Сумирэ рассмеялась.
— Знаешь, я раньше от жизни ничего особо не просила. Конечно, хотелось бы стать писателем, но и все. Я всегда жила и была вполне довольна тем, что имела. Ничего большего и нужно не было. Но сейчас, да, вот именно сейчас, я хочу Мюу. Страшно хочу. Обладать ею. Чтобы она была моей. Не могу не хотеть. И у меня — ни малейшего шанса поступать как-то иначе. Почему это случилось — сама не пойму. Что, так в жизни бывает?
Я кивнул. Мой член был все так же вызывающе тверд. «Только бы Сумирэ не заметила», — молился я про себя.
— У Граучо Маркса есть классные слова, — произнес я. — «Она страшно меня любит и потому больше ничего не понимает. Потому и любит меня».
Сумирэ улыбнулась.
— Надеюсь, все у тебя получится, — сказал я. — Только будь внимательнее, осторожнее — насколько сможешь. Ведь ты совершенно беззащитна. Помни об этом, ладно?