Мой любимый враг

— Послушай, Люк, — Николь опять опустилась на диван и обняла брата за плечи, — я подумала и решила, что нам нет смысла противиться отцу. Он все равно сделает так, как хочет. Поверь, этой связи слишком много лет, чтобы мы могли здесь что-либо изменить.

— Но…

— Не перебивай, дослушай до конца. Какой смысл отказываться от поездки?

— Но мне казалось… — опять попытался высказаться Люк.

— Не важно, что тебе казалось. Я решила, что мы с тобой не только должны поехать, но нам следует вести себя как можно деликатнее.

— Как?

— Деликатнее, — повторила Николь.

Странно, подумал Люк. Деликатность — слово из лексикона отца, и оно меньше всего подходит его своенравной сестрице. Николь могла быть дерзкой или обворожительной, холодно-вежливой и безупречно-светской, но деликатной — никогда. Обычно она вообще мало обращала внимание на чувства других людей.

— В конце концов, нам-то чем мешает отцовская новая жена? — убедительно сказала Николь. — Ведь замок и земли она все равно не унаследует, в будущем они по закону перейдут к тебе. Даже если вдруг у них кто-нибудь родится, что маловероятно. Все-таки она уже не первой молодости.

Люк с сомнением посмотрел на сестру:

— Но ведь наша семья владеет еще кое-чем. Акции, другие ценные бумаги… А дома в Париже, о них ты забыла?

Ресницы Николь дрогнули. Но через мгновение она подняла глаза и честно посмотрела в лицо брату:

— Что ж делать, этим придется поделиться.

Тут Люк совсем растерялся. Чтобы Николь так просто согласилась выпустить собственность из своих изящных цепких ручек — раньше за ней подобного не водилось!

— Надо просто проследить, чтобы брачный договор был составлен как надо нам, то есть с учетом всех наших интересов, — пояснила Николь.

— Значит, теперь ты женитьбу отца одобряешь?

Люк смотрел на сестру, совершенно сбитый с толку. Николь — любимица матери, похожая на покойную графиню и лицом, и характером, так легко согласилась принять ее заместительницу! А ведь совсем недавно она чуть ли зубами от злости не скрипела при одном только упоминании «этой русской потаскухи».

— Повторяю, — терпеливо сказала Николь, — мы все равно ничего не можем с этим поделать. А кроме того… Тебе никогда не приходило в голову, что эта русская мадам — в сущности, наименьшее зло, какое может с нами случиться?

— В смысле?

— Очень просто. Если наш папочка не женится на ней сейчас, то через пару-тройку лет его может заарканить какая-нибудь молодая особа. И вот тогда нам и вправду придется туго. Тогда у него действительно могут появиться другие дети. Не говоря уже о том, что француженка — это тебе не бесправная русская, она сумеет постоять за себя. Даже если детей не будет, она все равно потом оттяпает как минимум половину состояния. Так что пока отцовские матримониальные планы нам только на руку. Поэтому, дорогой братец, будь готов двадцатого числа вылететь вместе с нами в Москву. Ведь тебе для того, чтобы изображать любящего сына, напрягаться не придется?

Все-таки не удержалась от колкости. Николь давно догадалась, что Люк в глубине души чуть ли не боготворит отца, хотя внешне отношения между ними были более чем прохладные. Сама Николь этой любви ни понять, ни объяснить не могла. Отец казался ей слишком мягким, слишком непрактичным, слишком… В общем, слишком не похожим на ее мать. Вот с матерью Николь всегда прекрасно ладила…

Люк опустил голову, не зная, что сказать.

— Надеюсь, — выдержав паузу, договорила Николь, — ты сможешь выкроить среди своих важных занятий неделю-другую для знакомства с будущей родственницей?

Последняя фраза прозвучала уже как откровенная насмешка: Николь считала брата хроническим неудачником. Он мог бы стать кем угодно: политиком, адвокатом, врачом, — мог получить любое самое, престижное образование и потом сделать блестящую карьеру. Вместо этого Люк занялся изучением древних языков и вот уже почти десять лет корпел в библиотеках над пыльными, никому не нужными книгами. Конечно, Николь не отрицала — можно хорошо продвинуться, даже занимаясь наукой. Можно, если иметь на плечах подходящую голову. Но, очевидно, голова ее братца и для научной карьеры не годилась. Несмотря на то что Люку недавно исполнилось двадцать восемь, он до сих пор ходил в бакалаврах, каждый год все откладывая и откладывая защиту докторской диссертации.

Сама же Николь в свои двадцать пять была уже достаточно известна в богемно-художественных кругах. Начинала она как манекенщица — в первый раз Николь вышла на подиум почти десять лет назад, совсем юной. Приятельница Клотильды де Бовильер, владелица фирмы готового платья мадам Арно задействовала пятнадцатилетнюю аристократку в показе весенней коллекции. У Николь была броская внешность, и она обладала тем, что понимающие люди называют «стилем». Ее снимок с показа появился в одном из популярных женских журналов, потом стали поступать предложения от фотографов. Но карьера фотомодели Николь не привлекала. Она не хотела быть объектом съемки, она хотела творить сама.