Мой любимый враг

— А что я должна была тогда сказать? — пожимает плечами мама, выводя меня из раздумий. — Ты же влюблена была до безумия. Ты же не ела и не спала, если он пропадал на день-два. Правда, теперь понятно, где он пропадал и что делал. Но, Катюш, несмотря на то, что Рустам оказался козлом, ты его жена. ЖЕНА. До сих пор. И поэтому вот этого вот, — кивает она небрежно на пакеты с продуктами от Никиты, — больше здесь быть не должно. Поняла?

— Нет, не поняла.

То есть ей не нравятся именно продукты от какого-то незнакомого человека? А то, что меня чуть ли не поимели на ее глазах, да еще и так дерзко, остается мамой незамеченным? Странно, не правда ли?

Я решила воспротивиться матери. Ощущая чувство обиды на нее за отсутствие поддержки в моем поведении в отношении Андрея и его матери. Я уверена, что мама должна целиком и полностью поддерживать свою дочь. В нашей семье так и было. До случившейся беды. Мама поддерживала, мама бросала все и делала все, чтобы мне было лучше. Чтобы я могла реализовать какие-то намеченные планы. Мама, даже не задумываясь, села в мою машину и поехала со мной на свою родину ради похорон внука. Не сделай я этого, вряд ли бы она отважилась бросить своих учеников, которые посещают ее даже летом. И дело не только в деньгах и их потере. Она просто болеет душой за каждого своего ученика. За каждого двоечника. И радуется его успехам в школе, которые обязательно возникают после ее занятий.

— Ты знаешь, чем это может закончиться? — смотрит на меня мама с тоской в глазах.

Она знает, что спорить со мной сейчас бесполезно. Я буду делать так, как решила и даже если это будет ей назло.

— Знаю. Возможно, я найду себе мужа получше, — пожимаю плечами, словно принимая вызов, которого на самом деле и нет.

— Чтобы искать мужа получше, нужно сначала развестись с предыдущим, — делает мне замечание.

— Знаю. Вот и буду все делать параллельно, — моей истерики уже нет. Во мне проявился азарт. Азарт выступить против указа матери.

Почему именно на нее я выпаливаю свой гнев? Наверное, по тому, что это самый близкий мне человек. Даже психологи говорят, что все свои самые сильные эмоции мы желаем разделить с самым близким для нас человеком. Будь это радость или гнев, злость или обида. Обида может быть и на другого человека, но злость от нее мы кидаем в сторону ближнего. Боюсь, что потом это будет Тимурик.

В принципе, подобное уже начинает проявляться…

— Ты не слышишь что ли? — голос матери становится строже. — У тебя ребенок надрывается, в то время как ты пытаешься мне в очередной раз показать свою стервозность.

Опять меня бьют за живое, поскольку в перепалке с матерью я забыла о сыне и необходимости его покормить. А поскольку теперь приходится делать Тимурику смесь, его крик продлится как минимум на время приготовления бутылочки. Я чуть ли не со слезами кидаюсь к ребенку, который уже надрывается. Он по-прежнему лежит на кровати, где и провел ночь. Стараюсь успокоиться, чтобы взять его в руки. Но не могу. Руки трясутся, в глазах слезы. Помощь пришла, откуда не ждали.

В комнату входит мама. В руках у нее бутылка с готовой смесью.

— Вот, — протягивает мне ее. — Только что приготовила.

— Спасибо, — смущенно забираю у нее бутылку и тут же добавляю, — ты меня извини. Я совсем с цепи срываюсь.

— Это понятно, — пожимает плечом мама, присаживаясь на край кровати. — Тебя чувство ненависти съедает. Вот только непонятно, кого ты ненавидишь на самом деле.

— Как кого? — смотрю на нее удивленно, не забывая о сыне, который уже затих у меня на руках и с бутылочкой во рту. — Разумеется, эту семейку по соседству.

— Нет, Катюш, — качает отрицательно головой. — Ты возненавидела своего мужа. А вот срываешься на этих несчастных людях. Впрочем, все как всегда, — взмахивает мама удрученно рукой.

— Нес-част-ных… — не верю ее словам. — Мам, они живы и здоровы. А наш племяшка уже не станцует и не засмеется.

— Катюш, на их месте могли бы оказаться и мы, — говорит мама спокойно. — Зина уже наказала себя на всю жизнь. Это не тот человек, который будет дальше жить и радоваться жизни. Ее жизнь закончилась. Ее ждет тюрьма. В лучшем случае колония. Она признается, что совершила ошибку. Она считает себя убийцей. Но не нам ее судить.

— Да к черту твою Зину, — начинаю кипятиться опять. — Я этого наглеца не хочу видеть на своей территории!

Весь наш разговор с мамой сопровождает гул триммера, отчего понятно, что Андрей никуда не делся. Он продолжает косить траву. Боюсь, что после травы он еще за чего-нибудь возьмется.

Мама же слегка ухмыляется моим словам, а потом молча встает и уходит. Я же не могу оставить ее в покое. Поэтому практически бегу за ней, стараясь делать это аккуратно, чтобы не потревожить Тимурика с бутылкой.

— Очень надеюсь, что когда Андрей принесет нам пакеты с продуктами, — опять она кивает на стол небрежно, — ты отнесешься к ним также.