Мой любимый враг

Я как-то даже не подумала, что он может не поехать. Что у него могут быть свои какие-то причины отказаться от лагеря. Наши ведь всегда рвались на подобные выезды.

Мы гуляли с ним по парку неподалеку от моего дома. Не самое красивое место, но зато здесь уединенно и дворники не торопились убирать опавшую листву. И казалось, будто идешь по мягкому пестрому ковру. А запах пряной свежести кружил и без того задурманенную голову.

– Наши завтра едут в какой-то лагерь, – мимоходом бросил он.

Я остановилась.

– А ты разве не едешь?

– Нет. Я всё такое… не люблю. Да и на выходные обещал уже матери съездить с ней по делам…

Наверное, разочарование так явно проступило у меня в лице, что Дима не договорил. Посмотрел на меня вопросительно.

– Что-то не так?

– Да я думала, что ты тоже поедешь. Наши же классы едут вместе. Я надеялась… ну, хотела, чтобы мы с тобой…

Расстроенная, я запуталась в словах и замолкла.

– Извини, – посмотрел он на меня с искренним сожалением. – Ну, давай в следующие выходные что-нибудь придумаем?

Я кивнула, мол, да, конечно, но, что уж, обидно стало до слез. Лучше бы я тоже не сдавала деньги, потому что ехать теперь сразу расхотелось.

Дима пытался меня развеселить, и я делала вид, что у него получается, но, наверное, не слишком правдоподобно. Он проводил меня домой, на этот раз даже в подъезд зашел, где сегодня, слава богу, было убрано, тихо и не накурено.

– А знаешь, я тут подумал, почему бы и правда не съездить в этот лагерь?

– Ты же не любишь всё такое? – спросила я, не веря счастью.

– Зато там будешь ты, – улыбнулся он.

Какое же, наверное, глупое у меня сделалось выражение лица в этот момент. Глупое и счастливое.

– А как же твоя мама? Ты же ей что-то обещал?

– Ну, – пожал плечами Дима, – она, думаю, поймет. В другой раз с ней съезжу.

Меня захлестнуло от восторга. И я совершенно бездумно вдруг подалась к нему и обняла за плечи. Но тут же опомнилась и попыталась поскорее отстраниться, жутко смутившись. Только Дима не дал…

В ту же секунду я почувствовала его руки на своей талии. Неожиданно крепкие и сильные. Я словно попала в кольцо. Несколько мгновений он смотрел мне в глаза. И его взгляд, вдруг потемневший, горячечный, жгучий, лишал сил, даже ноги под коленками вмиг ослабели. Только сердце колотилось так неистово, что, казалось, сотрясало всё тело.

Я замерла, даже дыхание затаила, как перед прыжком в бездну. Он порывисто выдохнул, притянул меня к себе, и наши губы соприкоснулись…

30

Дима целовал мягко, тягуче, будто смаковал. Первую минуту, ну, может, две, не знаю. Я потеряла счет времени и вообще, казалось, утратила связь с реальностью.

Потом его губы становились всё более требовательными, напористыми. Иногда он прерывался на миг – перевести дыхание, тяжелое, срывающееся. Смотрел на меня шальными глазами и снова впивался нетерпеливым жарким поцелуем.

А затем я полночи воскрешала в памяти свои ощущения, представляла, что всё ещё стою там, на лестничной площадке, притрагивалась к губам, как будто на них до сих пор горел его след.

Боже, этот поцелуй не имел ничего общего с тем, как меня однажды поцеловал-клюнул Гольц. Этот поцелуй пробудил во мне что-то глубокое, чувственное, женское…

Наутро я едва не проспала. Видимо, в эйфории забыла вчера поставить будильник. И проснулась-то только потому, что с коротким треньканьем на телефон пришло сообщение. Вскочила как ужаленная на полчаса позднее, собралась впопыхах и помчалась к гимназии, откуда в девять ноль-ноль отправлялись автобусы в лагерь.

Диму я успела увидеть лишь мельком во дворе. Одиннадцатый «А» ехал отдельно. Мы только переглянулись, улыбнулись друг другу так, будто нас двоих связывало то, о чем никто не знал.

Затем Александра Михайловна позвала всех занимать места. Наши не сильно торопились. Продолжали топтаться во дворе, обсуждать что-то, хохотать, игнорируя призывы классной.

Тогда Алеша Попович и Матвей… то есть Матвейчук, Юрий Георгиевич, физрук пацанов, подключились и быстренько всех загнали в автобусы. Сами тоже поехали с нами.

Из родителей нас сопровождала только мать Ленки Барановой. Но ни Зеленцовой, ни её отца, ни Бусыгиной, кстати, не было. Я думала, просто опаздывают, но нет, до отъезда они так и не появились. Не скажу, что огорчилась. А вот то, что в автобусе к мне подсел Попович – второй физрук отправился с ашками, – было неприятно. Мало того, что он меня сам по себе всегда раздражает, так я ещё с ним вечно чувствую себя на взводе. Интуитивно. Даже когда он ничего не делает и не говорит.

А сейчас он расселся, широко растопырив колени, так что уперся в меня. Я придвинулась к окну, но физрук только расставил ноги ещё шире. И, как назло, мест свободных в автобусе больше не осталось. Может, он ничего такого и не имел в виду, многие мужчины в транспорте так по-хозяйски рассаживаются, но противно было до ужаса. Ещё и запах его одеколона душил, будто он полфлакона на себя вылил.