– Ты действительно со мной поедешь, Элли?
– Да, конечно. Если хочешь. Будет весело. – Маркус знал, что она согласится, если он ее об этом попросит. Элли согласилась бы практически на все, за исключением, разве что, танцулек на вечеринке. – В любом случае ты же не хочешь ехать туда один?
Он всегда все делал в одиночку, поэтому ему даже не приходило в голову, что тут у него могут быть варианты. В этом и заключалась проблема с Элли: он боялся, что, оставшись без нее, он уже будет знать, что есть и другая жизнь, но от осознания этого будет только хуже, потому что он не сможет ничего вернуть, и его сердце будет разбито.
– В общем, нет. А Зои поедет?
– Нет. Она не будет знать, что ему сказать, а я буду. Поедем только мы с тобой.
– Ладно. Здорово. – Маркус не хотел даже думать о том, что Элли может наговорить его отцу. Он подумает об этом позже.
– У тебя есть деньги? Потому что я не наскребу на билет.
– Могу достать. – Маркус тратил немного; он знал, что фунтов двадцать уж точно скопил, а мама все равно даст ему достаточно на поездку.
– Тогда поедем на следующей неделе? – Приближалась Пасха, и на следующей неделе у них будут каникулы, так что они смогут остаться на ночь, если захотят. И Маркусу придется позвонить Элли домой, чтобы обо всем договориться, как будто это настоящее свидание.
– Ага. Круто! Мы классно проведем время.На секунду Маркус задумался, сходятся ли у них с Элли представления о том, что такое «классно провести время», но потом решил об этом не волноваться до поры до времени.
Фиона хотела поехать с Маркусом на вокзал Кингз-Кросс, но он сумел ее отговорить.
– Так получится слишком грустно, – объяснил он ей.
– Но ты же едешь всего на сутки.
– Я все равно буду по тебе скучать.
– Ты же не перестанешь по мне скучать, если мы попрощаемся в метро. В этом случае тебе придется скучать даже дольше.
– Но попрощаться в метро будет естественнее.
Он понимал, что перегибает палку и что все им сказанное лишено смысла, но все равно не хотел, чтобы мама и Элли столкнулись на вокзале. Она бы не разрешила ему ехать, зная, что он берет с собой в Кембридж Элли для того, чтобы устроить разнос отцу.
Они вдвоем дошли от дома до станции метро «Холлоуэй-роуд» и попрощались у входа.
– Все будет хорошо, – сказала она ему.
– Ага.
– Ты и глазом не успеешь моргнуть, как пора будет возвращаться.
– Я ведь уезжаю всего лишь на сутки, – заметил он. Пока они дошли до метро, он забыл, что сказал ей, как сильно будет скучать. – Я уезжаю всего на сутки, но кажется, что это целая вечность. – Он надеялся, что, когда приедет, мама забудет, что он это говорил. В противном случае она его одного и в магазин больше не отпустит.
– Мне не следовало заставлять тебя ехать. Тебе и так в последнее время пришлось нелегко.
– Все будет нормально. Правда.
Коль скоро он собирался так по ней скучать, она крепко его обняла – эти объятия длились целую вечность, и все прохожие глазели на них.
В метро народу оказалось немного. Была середина дня – его папа выбрал такой поезд, с которого Линдси могла встретить Маркуса на вокзале в Кембридже по дороге с работы, – и в вагоне метро, кроме него, был всего один человек – старик, читавший вечернюю газету. Он читал что-то на последней странице, так что Маркус мог видеть кое-что напечатанное на первой; сначала он заметил фотографию. Она показалась ему такой знакомой, что в первый момент он решил, что это фотография кого-то из тех, с кем он знаком, члена семьи; может быть, такая фотография даже есть у него дома – стоит в рамочке на пианино или приколота к пробковой доске на кухне. Но среди друзей семьи или родственников не было никого с белыми волосами, козлиной бородкой, эдаких современных Иисусов…
Он понял, кто это. Эту же самую картинку он видел каждый божий день на груди у Элли. Его бросило в жар; он мог даже не читать то, что было написано в газете у старика, но все равно прочел. В заголовке значилось: «СМЕРТЬ РОК-ЗВЕЗДЫ КУРТА КОБЕЙНА», а ниже, помельче, было написано: «Двадцатисемилетний солист группы „Нирвана“ застрелился». На Маркуса нахлынуло множество чувств и мыслей одновременно: интересно, видела ли Элли газету и, если нет, что с ней будет, когда она узнает; и все ли в порядке с его мамой, хоть он и понимал, что между ней и Куртом Кобейном нет ничего общего, потому что его мама – это реальный человек, а Курт Кобейн – нет; а потом он растерялся, потому что газетный заголовок представлял Курта Кобейна как реального человека; а потом ему просто стало очень грустно – ему было жалко Элли, жалко жену Курта Кобейна, его маленькую девочку и самого себя. Но тут поезд подъехал к Кингз-Кросс, и ему нужно было выходить.
Он увидел Элли, стоящую под табло «Отправление», где они и договорились встретиться. Выглядела она вроде обычно.
– Платформа десять «бэ», – сообщила она, – мне кажется, это с другой стороны станции.