Теперь Маркус был взрослее Али. В первую встречу, когда на один вечер Маркус стал сыном Уилла, Али казался старше Маркуса на много лет, но тогдашняя вспышка гнева нанесла некоторый урон этой видимости, да и Маркус за последние месяцы заметно повзрослел. Он стал лучше одеваться – одержал верх над мамой в споре о том, можно ли ему ходить с Уиллом по магазинам, – регулярно стригся и изо всех сил пытался не петь вслух, а его дружба с Элли и Зои (которая, ко всеобщему изумлению, устояла и стала еще крепче) означала, что он начал в большей степени походить на тинейджера: хоть девчонки и восхищались по-прежнему его редкими проявлениями эксцентричности и поощряли их, Маркуса начали утомлять восторженные крики, сопровождавшие каждую сказанную им глупость, и он стал – как это, с одной стороны, ни печально, но естественно и неизбежно – следить за тем, что говорит.
Это было непривычно, Уиллу не хватало прежнего Маркуса. После своего «вылупления» Уилл испытывал потребность поговорить с Маркусом о том, каково это, бродить по свету нагим, страшась всех и вся, потому что Маркус был единственным человеком в мире, который мог бы ему что-нибудь посоветовать; но Маркус – во всяком случае, прежний Маркус – начал постепенно исчезать.
– Ты женишься на моей маме? – как-то раз ни с того ни с сего спросил Али, когда они где-то обедали перед кино. Маркус оторвался от своей картошки и с интересом уставился на него.
– Не знаю, – пробормотал Уилл. Он много об этом думал, но не мог заставить себя поверить в то, что имеет право просить ее об этом; всякий раз, оставаясь у нее на ночь, он был на вершине блаженства и не хотел делать ничего такого, что могло бы лишить его этой привилегии. Порой он едва мог решиться спросить, когда увидит ее снова, спросить же, согласна ли она провести с ним остаток дней, казалось ему слишком большим риском.
– Когда-то я тоже хотел, чтобы он женился на моей маме, – весело сказал Маркус. Уилл едва сдержал желание выплеснуть огненный макдоналдсовский кофе Маркусу на рубашку.
– Правда? – спросил Али.
– Ага. Почему-то мне казалось, что это решит все проблемы. Но с твоей мамой – другое дело. Твоя мама более уравновешенный человек.
– А ты все еще хочешь, чтобы он женился на твоей маме?
– А мое мнение тут не в счет? – спросил Уилл.
– Не-а, – сказал Маркус, игнорируя реплику Уилла. – Видишь ли, мне кажется, это будет неправильно.
– Почему?
– Потому что… Знаешь, в цирке показывают пирамиды из людей? Теперь я пытаюсь жить, руководствуясь этим принципом.
– Маркус, ты что несешь? – спросил его Уилл. Вопрос был не риторический.
– Просто детям легче, если все вокруг – друзья. Когда люди начинают разбиваться на парочки, то… не знаю. Как-то это ненадежно. Посмотри, как все вышло: твоя мама и моя мама хорошо ладят. – Так оно и было. Теперь Фиона и Рейчел встречались регулярно, к мучительному беспокойству Уилла. – Уилл общается с ней, а я – с тобой, с Элли и Зои, с Линдси и папой. Теперь все наладилось. И если тебе кажется, что, когда твоя мама и Уилл поженятся, ты будешь в безопасности, то ты ошибаешься, потому что они или расстанутся, или Уилл сойдет с ума, или что-нибудь в этом роде.
Али послушно кивал. Желание Уилла облить Маркуса кипятком сменилось желанием застрелить его, а потом застрелиться самому.
– А если мы с Рейчел не расстанемся? Если мы всю жизнь будем вместе?
– Хорошо. Здорово. У тебя есть возможность доказать это. Просто мне кажется, что будущее не за семейными парами.
– Ну, спасибо тебе… Эйнштейн. – Уилл хотел, чтобы его выпад прозвучал более язвительно. Он попытался вспомнить имя какого-нибудь специалиста по социокультурным и семейным отношениям, которое было бы знакомо двенадцатилетнему ребенку, но в голову ему пришел один только Эйнштейн. Уилл понял, что сказал что-то не то.
– Какое отношение он к этому имеет?
– Никакого, – пробормотал Уилл. Маркус с жалостью посмотрел на него. – И пожалуйста, давай обойдемся без высокомерия.
– Что такое «высокомерие»? – спросил Маркус совершенно серьезно. Приехали! Уилл страдает от высокомерного отношения со стороны человека, который еще слишком мал, чтобы понимать, что означает слово «высокомерие».
– Это когда смотрят на других как на дураков.
Маркус посмотрел на него, и в его взгляде Уилл прочел: «А как еще мне на тебя смотреть?» Да, ему можно только посочувствовать. Теперь ему приходилось стараться изо всех сил, чтобы сохранить возрастной барьер: авторитетная манера Маркуса, нотки бывалого парня, появившиеся в его голосе, были настолько убедительны, что Уилл не знал, как с ним и спорить. Да ему этого и не хотелось. Пока еще он не совсем потерял лицо; еще оставалась его малая толика, величиной с прыщик, и ему не хотелось с нею расставаться.
– Кажется, он так повзрослел, – заметила Фиона как-то вечером, когда Уилл подбросил Маркуса до дома и тот исчез в своей спальне, бегло поблагодарив его и мимоходом поздоровавшись с мамой.
– Где же мы ошиблись? – жалобным голосом спросил Уилл. – Мы дали этому ребенку все, и вот чем он нам за это платит.