Мой мединститут периода застоя

– Чё? Это кто-то что-то проблеять хочет? – состроил Яблочкин кривую рожу в полной готовности вызвать обидчика на дуэль, но посмотрел на Студинца и остудился. – Вечерний гинеколог, говоришь? Да, и этим горжусь! Мое призвание проявилось еще на заре моей научной деятельности!

Яблочкин. Как и многие другие, подрабатывал в ночную смену медбратом в одном из терапевтических отделений областной больницы. Как только заканчивались последние процедуры, он спускался на несколько этажей ниже, где располагалась гинекология, и начинал свой личный обход по палатам. «Я – вечерний гинеколог», – представлялся он больным женщинам и приступал к осмотру с особой тщательной пальпацией. Так продолжалось довольно долго, пока одна из пожилых дам не пожаловалась заведующему: «А почему вчера вечерний гинеколог не приходил?»

Вспыхнул скандал, Яблочкина вызвали «на ковер». Вставили ему по самый не балуй, но, так как его дядя был крутой вздутой шишкой, руководство больницы просто его рассчитало по собственному желанию, а руководство мединститута решило, что у Яблочкина так проявляется особый дар и по окончанию вуза рекомендовало его в аспирантуру. Через два года он защитил кандидатскую по гинекологии, а еще через год – докторскую (обе защиты почему-то проходили в технологическом институте, а из медиков в комиссии присутствовал только его дядя). Но профессором не стал. Он женился на падчерице того же самого дяди и сделался достойным зятем и домохозяином.

– Да какое там у тебя призвание? – не унимался Баранюк. – Ты меня и Овечкой обзывал, и профкомовской шестеркой. А ты сам шестерка, погрязшая в инцесте: за сестру замуж вышел!

– Я не шестерка, а адъютант. И это не инцест, а инбридинг. Падчерица дяди имеет дальние южно-африканские корни, поэтому у нас плодовитое и многочисленное потомство.

– Ну да, у негритянок детородная функция – зашибись, – загромыхал барабанным смехом онколог Ливерман (студенческое прозвище «Колбаса» оказалось пожизненным).

– Ах, ты синовиальная саркома в стадии распада! Ботулизм, колбасный яд! Оперируешь фатальных больных за бешеные деньги! Много из смертников высосал, торговец надеждой?

– Мальчики, ну, прекратите же дискредитировать нашу медицину! – влезла жена Ливермана Броня. – У нас и появились новые надежды, потому что медицина шагнула далеко вперед…

– … в пропасть… – прозвучал карающий голос Теличкиной

Мих завел допотопный будильник и поднес к нему микрофон. Микрофон истерически завизжал, оглушительно задребезжал – и зал, затыкая уши, успокоился.

– Дорогой наш дружный курс! – ухмыльнулся фарфоровым ртом Мих. – Мы очень неплохо размялись. А сейчас – сюрприз! В нашей студенческой столовой нас ждет комплексный обед, приготовленный по лучшим рецептам Брежневских времен и лично нашей замечательной общежитской кухни. А потом… А потом нас ждет увлекательная поездка в наш бывший лесной лагерь «Медик», который много лет разрушался, но недавно стал собственностью нашего многоуважаемого почетного гражданина и мецената Константина Николаевича Малкина. И сегодня он полностью в нашем распоряжении аж до завтрашнего вечера. Все оплачено администрацией и меценацией самого владельца. Мы будем там одни. Выпивки и закуски достаточно, чтобы прокормить весь наш выпуск. А так как из него не пришло и пятой части – будем кормить и поить диких зверей этого заповедного уголка нашего родного и дорогого города Стратограда. Ура, товарищи!

– Ура-а-а!!! – эхом отозвалась ЦМА. Танька Теличкина злобно блеснула поросячьими глазками и выбежала вон, громко хлопнув дверью. Но все это потонуло в рукоплесканиях довольного коллектива.

В холле общежития перед закрытой дверью в столовку создалась толкучка. Все ждали Миха, который куда-то срочно отлучился, как перед экзаменом. Но нет! Он появился в хвосте толпы, со свежим цветом лица и с большими ножницами:

– Осторожнее, не травмируйтесь об острорежущий предмет! – протискивался он между разноряженными спинами участников торжества. Во второй руке у него оказался старорежимный ключ, которым он принялся деловито отпирать столовские двери, ржаво скрипя и чертыхаясь: – Вот, черт, этот замок, видать, не работал с нашего выпускного!

Наконец, замок поддался, двери распахнулись, но путь преградила красная атласная ленточка.

– Честь перерезать эту ленту предоставляется самому взрослому члену нашего курса – Павлу Семеновичу Андриянову!

Курс зашумел и вытолкнул из себя Андриянова (по кличке «Старичок-Боровичок»). Андриянов раскраснелся, трясущимися ревматоидными пальцами ухватился за ножницы сразу двумя руками (на днях ему исполнилось восемьдесят два), с трудом нашел ими ленточку, поднапрягся и героически пукнул в самый торжественный момент. Этот акт был воспринят, как залп «Авроры», ленточка упала по обе стороны, шевелясь, как живой размноженный вдвое дождевой червь, а Андриянов зарделся, раскланялся и жестом пригласил всех в зал.

Обеденная часть старой студенческой столовой была сервирована в соответствии с нашими добрыми воспоминаниями.