Далее вместе со Славой чапаем к коменданту предъявить вещдок, руку – нужно снять вину за поруху. В комнате находятся две молодые девицы, я в помещение не захожу, стою в дверях. Слава уныло докладывает:
– Вы знаете, унитаз сломался.
– Это бывает, – радостно сокрушается комендант, – не волнуйтесь, сантехника пришлю.
– Вы знаете, – вяло винится Слава, – он раскололся.
– В каком смысле? – округляет глаза дядя.
– Напрочь, на куски.
Девицы заинтересованно смотрят на Славу.
– Вы что, – ополчился официальное лицо, – по нему молотком били?!
Девицы прыскают.
– Ничего не бил, он сам сломался.
– Вы мне зубы не заговаривайте. Как он может сам сломаться?
– Ну, не сам, конечно, им пользовались.
Комендант выходит в фойе к вахте, за ним заинтересованно семенят девицы. Он подходит к телефону и орет в трубку:
– Мария Игнатьевна, тут жилец унитаз разбил, что с ним делать?… А?… Да черт его знает, говорит, сидел… И я тоже самое: не китайский фарфор… – Девицы угодливо хихикают. Комендант, кхекая, потакает. – Чем ходил? (Кидает едкий взгляд на Славу.) На вид человек нормальный. – Отворачивается, слушает. Поворачивается к Славе и, не кладя трубку, допрашивает: – Рассказывай, как было дело!
– Именно как, – пытается пошутить Слава, однако серьезнеет, не наблюдая отклика. – Ну это… садимся, а он… того.
Появляются новые лица, все в крайней степени любопытства. Ответственный товарищ напрягается:
– Что значит садимся, вас несколько было что ли?
– Да нет, один – он… – Слава кивает. – Видите, руку поранил.
– Ага, нечто подобное я и предполагал! – явно не без ликования шмякает гражданин, красноречиво глядя на зацветающую ссадину от шкафа. Прочие присутствующие едят меня взорами. – Человек-то чужой, что-то вы мне тут салазки закручиваете.
– Вы понимаете, он мой гость, – отчаянно лепечет Слава.
– Тут некий субъект! Подозрительного вида!.. – воинственно орет в трубку комендант. – Впрочем, видели и почище. Без бутылки, в общем, не разобраться!.. Ага, хорошо! – Кладет трубку.
– Пойдем-ка на месте посмотрим, – грозно постановляет твердыня порядка.
Начальство величественно возглавляет процессию, дальше понурые Слава и я, на легком расстоянии понятой народец.
– Ну что, будем платить, – всесторонне разглядев явление, сообщает товарищ.
– Позвольте, за что платить?! – возмущается Слава.
– А вот, за безобразие, – тыкает в отхожего инвалида.
– Нашей вины здесь нет, это, так сказать, стихийное бедствие!
– Вы мне оставьте стихию в покое! Может, еще домой утащите, а скажете, бедствие.
Комендант сладострастно принимается за меня:
– Докладывай, как ломал.
– Я захотел на двор, – глядя в упор, оскорбляюсь я, – и забрался с ногами на унитаз. Вы установили бракованную вещь, она не выдержала и сломалась. Я упал и получил травму. Теперь некоторое время не смогу работать, и государство понесет убытки.
– Ты мне здесь спектакль не устраивай! – чеканит страж. – Мы, видите ли, установили бракованную вещь! Это ты нарушил правила, если лазаешь по унитазам с ногами. Вон дощечка, сиди сколько влезет и никогда ничего не сломается.
Мою челюсть сводит, по этому случаю некоторое время безмолвен, затем интересуюсь:
– Сколько стоит сооружение?
– Оплата через ЖЭК, я думаю… – блюститель назначает цифру.
Я, вкрадчиво:
– Как вы думаете, сколько стоит моя жопа?
Дядя вскидывает глаза:
– Причем тут ваша… принадлежность?
Подхожу, встаю над предметом и немного приседаю, останавливаясь как раз над осколками.
– А вот причем. Вы должны радоваться, что мне удалось извернуться. Я бы с вас такой моральный ущерб содрал, мало не показалось.
– Какой еще моральный ущерб! – кипятится комендант. – Нашел, где мораль держать.
– Да прямая мораль, уважаемый, – звенит мой голос. – Допустите: я ничуть не научный сотрудник, а натуральный следователь по особо важным делам. Предстоит допрос матерого преступника, протокол надобно составить, а я сесть не могу. Что человек подумает? (Публика в восторженном напряжении.) И вообще, вы знаете, чем должность высиживают? А-а, не знаете! Читайте, уважаемый, кодекс строителя коммунизма… Да вы хотя бы в курсе, что в Гонолулу тохас святым местом почитают? Трогать посторонними предметами это место нельзя под страхом казни! – Голос берет верхние регистры, помещение дает солидный резонанс. – О каких дощечках вы говорите! У меня, если хотите, бабушка из Гонолулу!
Публика упивается. Защита взвинчивается:
– Ты мне тут Ваньку не валяй! А ну предъяви паспорт…
До дома, впрочем, добирался пешком – существенный плюс…
На другой день на работе, между прочим, увидев фингал, что вследствие моего головного усердия прекрасно расцвел за ночь – да еще рука – шеф полюбопытствовал:
– Ну-ну, одари откровением.
– Шифоньер упал, – искренне поделился я.
Он саркастически пожал плечами:
– Какие глупые вопросы я задаю. Естественно.