Мой милый враг

— А я советую тебе сгореть в аду!

Эйвери отодвинулся от огромного, видавшего виды письменного стола, стоявшего у стены, и смял в руке письмо. Взгляд его скользнул по нескольким плохо сочетавшимся между собой предметам мебели — жалкому старью, брошенному за ненадобностью прежними жильцами. Если до сих пор он мирился с этой убогой обстановкой, то лишь потому, что знал: рано или поздно у него будет собственный дом. Когда-нибудь он станет владельцем Милл-Хауса.

Пятнадцать лет назад, через неделю после того, как эпидемия гриппа унесла жизни его родителей, Эйвери прибыл в Девон, чтобы познакомиться со своим опекуном и дядей Горацио. Ему тогда только что исполнилось семь лет.

Он вспомнил, как их экипаж выехал из кипарисовой аллеи на мощеную дорогу, ведущую к дому. Ему достаточно было высунуть голову в окно и бросить один взгляд на роскошный каменный особняк, сверкавший в лучах солнца подобно янтарю в оправе из летней зелени, чтобы влюбиться в него раз и навсегда.

Горацио, с улыбкой наблюдавший за племянником, который широко раскрытыми от восторга глазами смотрел на

Дом, в порыве великодушия пообещал оставить усадьбу ему. Впрочем, Горацио вполне мог позволить себе такой широкий жест. Для него Милл-Хаус не значил ничего — просто еще один дом, доставшийся ему от отца вместе с участком земли, отданным под ферму.

Не так уж часто Эйвери приходилось бывать здесь — пару раз во время рождественских каникул и еще две недели в одну особенно памятную осень, — и тем не менее образ Милл-Хауса глубоко запечатлелся в его сознании. И в течение долгого времени, пока, будучи школьником, Эйвери оправлялся от очередного приступа болезни, он мысленно блуждал по коридорам и залам огромного особняка.

Он ждал своего наследства всю сознательную жизнь. Он обожал это место и рвался к нему всей душой, словно влюбленный к предмету своей страсти, даже не сознавая всей ее глубины, до тех пор пока ее, эту страсть, не обратили против него. И вот теперь вдруг оказалось, что он зря так старательно прикидывался равнодушным. Его дом должен был достаться какой-то девятнадцатилетней суфражистке![1].

Эйвери крепче сжал конверт, губы его скривились в горькой усмешке. Он с давних пор стремился закалить дух, чтобы хоть отчасти компенсировать телесную немощь, которая в детстве причиняла ему столько неудобств. Для него это было вопросом жизни и смерти. Какие бы удары, физические или нравственные, ни наносила ему судьба, или его опекун, или товарищи по колледжу, он неизменно принимал их с достоинством, что помогло ему заслужить уважение и восхищение — по крайней мере со стороны сверстников. Более того, Эйвери не раз умолял своих преподавателей не упоминать в письмах к дяде о его болезнях, зная, что это только вызовет у опекуна досаду. Однако судя по письму Горацио, наставники часто оставляли его просьбы без внимания.

Все достояние Эйвери заключалось в его остром уме, статусе джентльмена и надежде со временем стать хозяином Милл-Хауса. И вот теперь вопрос о его наследстве был отложен до лучших времен. А пока домом будет распоряжаться эта… Лилиан Вид.

Имя показалось ему знакомым. Помнится, однажды он видел ее карандашный портретов одной из газет. Высокая, чернобровая, похожая на цыганку девушка, кумир местных суфражисток.

Каким образом этой маленькой нахалке удалось втереться в доверие к Горацио? Да и отважится ли она принять на себя столь большую ответственность? Он был уверен: ни одна девушка, только что покинувшая школьную скамью, не способна управлять таким имением, как Милл-Хаус, да к тому же еще добиться успеха.

Пять лет. Эйвери откинулся на спинку вращающегося кресла, пытаясь спокойно обдумать положение. Но несмотря на все усилия, в душе его по-прежнему кипел гнев. Проклятие! Целых пять лет!

Сама мысль об этом вызывала у него дурноту. Эйвери разорвал письмо на мелкие кусочки. Гордость была для него слишком дорогим удовольствием, однако в данном случае это было единственное удовольствие, которое он мог себе позволить. Он разжал пальцы, наблюдая за тем, как обрывки письма, кружась, падают на пол. Теперь он знал, как ему следовало поступить.

Черная дверь орехового дерева, ведущая во внутренние помещения адвокатской конторы «Гилкрайст и Гуд», внезапно распахнулась, и Лили Бид пулей вылетела из кабинета. В руках она сжимала конверт.

Она оглянулась. Никто не последовал за ней в приемную — ни прелестная молодая вдова, ни долговязый подросток (ее сын), ни дочь покойного, миловидная дама средних лет. Без сомнения, они все еще сидели за столом в кабинете

Юристов, приоткрыв от изумления рты. Лишь один человек из числа упомянутых в завещании Горацио Элджернона Торна не присутствовал при его оглашении, а именно Эйвери Торн, предполагаемый наследник Милл-Хауса и — если она согласится принять условия этого странного завещания — ее будущий подопечный и… нахлебник.