Мой милый враг

— Ты так думаешь, Франциска? Мне самой хотелось бы в это верить, однако когда дело касается будущего моего сына, я не склонна полагаться на такую ненадежную опору, как моя собственная храбрость. Главное заключается в том, что я боюсь, а Лили — нет. Она никогда и никого не боялась. Если она останется здесь — а она должна остаться, поскольку, если она окажется в проигрыше, ей просто некуда будет больше идти, а Эйвери не посмеет вышвырнуть ее из дома, — то она сможет вступиться за Бернарда вместо меня. Она никогда не пойдет; против своей совести, чтобы спасти свое тело. Она не станет убегать там, где надо твердо стоять на своем. А если он станет дурно с ней обращаться, у нее найдется достаточно смелости, чтобы бросить все и уехать.

— Ох, Эви! — устало промолвила Франциска. — Как жаль, что твоя жизнь сложилась именно так! Ведь это могло бы быть таким чудесным…

— В самом деле? — Колкий, циничный тон Эвелин казался в ее устах столь же противоестественным, как кошачье мяуканье, доносившееся из пасти собаки.

— О да, — мечтательно прошептала Франциска, и вдруг все заметили то, чего раньше никогда не замечали. Тонкая, как папиросная бумага, кожа, мешки под глазами, неровная линия узких губ, подкрашенных слишком яркой помадой, розовато-лиловые жилки, проступавшие неясным узором под мраморной поверхностью висков, — все это были признаки неумолимого времени, которые обычно не бросались в глаза лишь благодаря ее природной жизнерадостности. — Да, это может быть чудесно. За одно ослепительное мгновение ты готова отдать все на свете. Тебе кажется, что ты нашла то, к чему всегда стремилась, свою нирвану… свой Эдем, и это ощущение блаженства столь же чисто и невинно, сколь порочно было твое желание во что бы то ни стало его испытать.

Веки ее опустились, голова откинулась на подушку, и она рассмеялась хриплым, грубоватым смехом — немного растерянным и отчасти предательским.

— Само собой, это вовсе не Эдем и даже не земля обетованная. Но даже слабый отголосок этой иллюзии заставляет тебя мечтать о ней, искать ее… идти ради нее на любые сделки.

Франциска открыла глаза, и Эвелин заметила промелькнувшую в них жажду — отчаянную, неутолимую жажду, но тут же ее место снова заняло уже знакомое выражение самоиронии, а боль исчезла за маской беззаботности. Франциска залпом осушила свою рюмку.

— Некоторые люди уверяют, что все это существует на самом деле, — продолжала она. — Будто это чувство не только не ослабевает, но, напротив, усиливается с каждой новой встречей. И будто оно способно дать человеку крылья — вместо того, чтобы истощить его душу. Разумеется, — добавила она с ухмылкой, — у меня есть свои подозрения касательно пристрастия этих людей к спиртному, но так или иначе, будучи романтиком, я готова оставить свои сомнения при себе. И я абсолютно убеждена в том, что ни один из нас не должен покинуть этот мир, не пережив хотя бы слабое эхо того дивного чувства, с которым я сама так хорошо знакома. Ну вот, пожалуй, и все. Ты не находишь, что я изложила суть дела в самых деликатных выражениях, Эви? Готова поклясться, что отец мог бы мной гордиться.

— Франциска…

— Вот вам и ответ на ваш вопрос, мисс Мейкпис.

— Какой еще вопрос? — осведомилась Полли. Ее обычно резкий, дребезжащий голос смягчился.

— Почему я, как и вы, хочу, чтобы Эйвери и Лили были вместе. — Франциска встала и поправила декольте. — Как я уже сказала, Лили мне очень дорога. Я хочу надеяться, что она станет одной из тех, кому удалось обрести… Эдем.

Глава 12

В любое другое время прогулка длиной в милю до конторы Драммонда могла бы доставить Лили удовольствие, даже несмотря на цель — особенно в такой чудесный день, как этот, когда на небе ярко светило солнце, среди живой изгороди алели цветы шиповника, а воздух был наполнен нежным ароматом весенней листвы. Но сегодня она слишком хорошо себе представляла, какой прием ожидал ее у Драммонда, и, кроме того, все время ощущала присутствие Эйвери Торна за своей спиной.

Эйвери принадлежал к числу людей, у которых имелись ответы на все вопросы, которые могли справиться с любыми обстоятельствами, сколь бы неприятными или затруднительными они ни были, и обернуть их к выгоде для себя. Такой, как он, просто не допустит, чтобы все вдруг пошло вкривь и вкось. Умный, дерзкий, бесстрашный и на редкость самоуверенный, он казался воплощением всех истинно мужских качеств.

И даже сама его сила, которой она так противилась, делала его в ее глазах еще более неотразимым. Слова Франциски, которые та прошептала ей на ушко в частной беседе, то и дело всплывали в ее сознании, подобно гипнотическому внушению: Действуй. Смело бери от жизни все, что тебе нужно. Зачем тебе оставаться пассивной, как будто ты не человек, а бездушная вещь?

Ее тон был таким жизнерадостным, таким игривым! Неужели твои желания становятся менее реальными оттого, что ты женщина? Уверяю тебя, они столь же реальны, как и у любого мужчины.