Мой милый звездочет

Неожиданно для себя он вдруг почувствовал, что не в силах справиться с охватившими его эмоциями. Чтобы хоть как-то привести в порядок свои чувства, он резко поднялся и подошел к окну— Прислонившись лбом к оконной раме, герцог выглянул в запущенный, заросший сад.

— Становится темно, Вэла, — глухо произнес он. — Пора идти спать. Завтра опять встанем на рассвете.

— Но мне так интересно разговаривать с вами, — возразила Вэла, не догадываясь, конечно, о той буре чувств, что бушевала сейчас в груди этого красивого, внешне совершенно холодного мужчины. — Я никогда не думала, что встречу человека, так много знающего о вещах, которые меня очень интересуют. Знаете, я первый раз разговариваю с мужчиной, который интересуется чем-то еще, кроме карт и лошадей.

— Вы обвиняли меня в том, что я циничен, — довольно резко отвечал герцог, — но думаю, что это можно сказать и о вас. Я просто уверен, что большинство мужчин интересуются в жизни гораздо более важными вещами, помимо тех, которые вы так яростно осуждаете.

— Я вовсе не осуждаю их, — возразила Вэла. — Просто говорить обо одном и том же — это все равно, что есть изо дня в день один и тот же пудинг, не пытаясь даже попробовать чего-нибудь еще.

— Ну что ж, тогда, поскольку я бы очень хотел, чтобы вы все же отправились сейчас спать, я буду говорить о том, что вам так скучно, — о лошадях.

— Но мне вовсе не будет скучно, если вы расскажете о Самсоне. Это самый великолепный конь, которого я когда-либо видела.

— А я, в свою очередь, могу лишь поздравить вас с тем, что вам принадлежит такое великолепное животное, как Меркурий, — сказал герцог. — Уверен, он очень много значит для вас.

— Вы правы. Он принадлежит мне с тех пор, как был жеребенком, и я очень люблю его.

То, как она это сказала, неожиданный свет любви в ее глазах заставил герцога вновь испытать острое желание поцеловать ее. И еще он вдруг, к своему изумлению, понял, что хочет услышать от нее, что больше всех на свете она любит его, Гревила Стэндона, герцога Брокенхерста.

«Не надо было пить за обедом слишком много кларета, — сказал он себе. — И тем более не следовало заказывать еще и бренди».

— Если вы не собираетесь ложиться, пожалуйста, это ваше дело, — сказал он вслух, — но я намерен пойти сейчас спать.

И с этими словами герцог встал и направился к двери.

Он уже было открыл ее, но в этот момент услышал за дверью голоса и тут же забыл обо всем, кроме необходимости соблюдать осторожность.

Прикрыв дверь, он оставил небольшую щель, через которую выглянул в коридор. Там герцог увидел двух женщин и двух мужчин, которые в этот момент выходили из обеденного зала.

Эти люди были ему незнакомы, но герцог решил, что скорее всего они принадлежат к среднему классу и путешествуют по делам.

Он наблюдал за ними, пока постояльцы поднимались по лестнице, и затем услышал, что они прошли по коридору к комнатам на втором этаже, расположенным рядом с их номерами.

Когда шаги стихли, герцог повернулся к Вэле. Девушка все это время сидела за столом и с тревогой наблюдала за ним.

— Все… в порядке? — шепотом спросила она.

— Все хорошо, — успокоил ее герцог. — Но нам нельзя забывать об осторожности. Завтра надо уехать отсюда как можно раньше, пока эти господа еще не встали.

Девушка ничего не ответила, но послушно поднялась из-за стола. Герцог между тем продолжал:

— Я думаю, что нам осталось провести в пути еще одну ночь. Послезавтра мы должны добраться до Йорка, где вы окажетесь в полной безопасности.

— И тогда… что вы… будете делать? — тихо спросила она.

Девушка подошла к нему почти вплотную и, подняв голову, взглянула на него. Герцог не понял выражения, мелькнувшего в ее взгляде. Но, заглянув в эти бездонные глаза, он вдруг вновь почувствовал ошеломившее его самого страстное желание обнять ее и никогда больше не отпускать.

Это желание было настолько сильным, что, стараясь не поддаться ему, он почувствовал, как бешено колотится его сердце и стучит в висках. Такого с ним еще никогда не случалось в жизни.

Только железный самоконтроль, выработанный за годы, проведенные в армии, помог ему сдержать свой неистовый порыв и отказаться от столь желанного и почти недосягаемого счастья — сжать ее в своих объятиях.

Он хотел ее. Он хотел ее с такой силой, что все остальное сейчас казалось ему несущественным. Опасности, которым они подвергались, необходимость как можно скорее попасть в Йорк — все отступило на второй план перед этим ошеломляющим открытием — он безумно хотел ее.

Герцог на мгновение закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки, а когда открыл их, то увидел, что она продолжает все так же вопросительно и доверчиво смотреть на него.

— Бога ради, — неожиданно для себя самого произнес он резким, почти грубым тоном. — Идите сейчас же спать, если не хотите, чтобы завтра вас схватили и потащили назад к Хэвингтону!

И, еще не закончив фразу, он почувствовал себя так скверно, словно ударил маленького беззащитного ребенка.