Мой муж Джон

Джон заговорил первым. «Зачем ты хотела меня видеть? — холодно поинтересовался он. В его голосе звучал вызов, он был готов к сражению, и врагом, судя по всему, была я.

Я села на софу. Мне казалось, что присутствие Джулиана смягчит атмосферу, но я ошибалась. Обняв сына при встрече, Джон больше не обращал на него внимания, и в комнате воцарилась неловкая тишина. Я отправила Джулиана на кухню к Дот и, набрав в легкие воздуха, произнесла: «Послушай, Джон, может, нам подыскать более достойный способ со всем разобраться? Я никогда не изменяла тебе, и ты прекрасно это знаешь».

Джон явно избегал смотреть мне в глаза: «Не пори чепухи, Син. Тоже мне невинный цветочек». Я попыталась снова: «Джон, я была в отпуске в Италии, вместе со своей семьей. Неужели ты думаешь, что я могла так поступить с ними и с тобой?»

В эту секунду Йоко ненадолго вышла из комнаты. Дот позже сказала мне, что она пошла на кухню попросить мою маму налить ей стакан воды, на что мама, не стесняясь в выражениях, высказала ей все, что у нее накипело: «Убирайся прочь из этого дома. И прочь из нашей жизни. У тебя есть хоть немного совести? Посмотри на этого мальчика. Неужели тебе не все равно, что ты делаешь? Ты всем здесь разбила сердце».

Тем временем Джон выдал новый залп: «А как насчет того ковбоя — янки?» — «Какого янки?» — «В Индии».

Я не верила своим ушам. «Ковбоем» был американский актер Том Симкокс, с которым мы познакомились в учебном центре Махариши. Мы общались, но предполагать, что между нами было что — то еще, — верх нелепости. Кого еще Джон готов включить в список моих любовников — нашего пожилого садовника?

Том никогда не давал повода усомниться в наших с ним исключительно дружеских отношениях, лишь однажды галантно поинтересовался, нет ли у меня сестры — близнеца. Мы болтали об искусстве и поэзии — почти всегда за столом, в присутствии всех остальных. Вряд ли это можно считать преступлением, особенно если учесть, что Джон меня все это время практически не замечал. Неужели застарелая ревность еще дает о себе знать? Или ему позарез нужен альтернативный сценарий со мной в роли главной злодейки?

Оказывается, это было еще не все: «А знаешь ли ты, что, уезжая из Ришикеша, этот твой ковбой передал Джорджу письмо для тебя, но тот как верный друг отдал его мне?» Я была несколько удивлена, и мне даже стало любопытно: «Ну и что, интересно, было в этом таинственном письме, Джон?» Он ушел от ответа. Казалось, ему неприятно, что я нисколько не выгляжу виноватой.

Йоко вернулась. Холодно, рублеными фразами Джон подвел черту под нашим диалогом: продолжать его нет никакого смысла. В отчаянии я сделала последнюю попытку: «Джон, пожалуйста, давай все спокойно обсудим». — «Мы можем сделать это через наших адвокатов. — Потом, обращаясь уже к Йоко: — Все, пошли». На ходу бросив Джулиану «пока», он быстро вышел из дома. Йоко, как привязанная, последовала за ним.

Я ушла обратно в комнату, рухнула на софу и разрыдалась. Предельно ясно, что мирно расстаться у нас не получится, как бы я ни старалась. Где — то внутри я понимала, что Джон, возможно, так бесстрастно держался со мной и Джулианом просто потому, что не видел иного способа расстаться с нами. Но думал ли он о том, как больно делает нам? И было ли больно ему самому? Я даже не могла оправдать его поведение действием наркотика: под кайфом он был бы мягче и спокойнее. Эта его ледяная холодность и твердость, думаю, дались ему очень нелегко.

Всю ночь я пролежала, так и не заснув. Я должна была пережить этот кошмар ради Джулиана. Сломаться я просто не имела права: мне нужно было выстоять, остаться сильной и делать все, чтобы только не навредить мальчику. Конечно, я должна бороться за свои права, но в то же время чем более чистым и безболезненным будет наш развод, тем лучше. К рассвету я приняла решение подать встречный иск в связи с тем, что Джон изменил мне с Йоко.

Следующий месяц или около того я жила, как отшельник, в Кенвуде, сосредоточив все свое внимание на сыне. Я встречалась с адвокатами, возвращаясь от них опустошенной и грустной, и в остальное время почти не выходила из дома. Одежда Джона по — прежнему висела в гардеробе, я спала одна в нашей постели и безумно страдала от этого. Ночами я часто просыпалась от собственных криков и потом долго лежала без сна, думая о том, что же между нами было не так. С Джулианом мне приходилось делать над собой усилие, чтобы выглядеть веселой, но иногда он все — таки заставал меня в слезах. Тогда он обнимал меня и успокаивал: «Не плачь, мамочка, пожалуйста, не плачь». Мне совсем не хотелось есть, и я сильно похудела. Мама и Дот все время были рядом и приглядывали за мной, за что я им была очень благодарна. С ними я чувствовала себя не столь одинокой, но кроме них я ни с кем не общалась: Джон отрезал меня не только от себя, но и от всей битловской семьи.