Мой муж Джон

Питер и Венди приехали, и я сразу предложила им по бокалу вина и орешки с чипсами, которые заблаговременно высыпала в большие стеклянные чаши, чтобы им было чем занять себя до прихода Джона. Следующие два часа были, наверное, самыми долгими в моей жизни, и я еще никогда не чувствовала себя так неловко. Я из кожи вон лезла, чтобы поддерживать разговор, то и дело подливала гостям вина, в то время как Джулиан крутился у нас под ногами и беспрестанно шалил. Питер и Венди были очаровательными и воспитанными людьми, но мне стоило огромного труда развлекать их. Стряпня моя тем временем тихо приходила в негодность в духовке.

Наконец объявился Джон. Он ввалился в дом с извинениями, с блаженной улыбкой на лице, явно обкуренный. В тот вечер он, так же как и я, очень нервничал, выкурил пару самокруток, чтобы расслабиться, и потерял счет времени. Мы тогда крепко напились, поэтому, когда Джон свернул очередной косяк, Питер и Венди с радостью присоединились. Когда я подавала мясо, они были уже совсем никакие и проглотили мою еду в один присест, не обратив ни малейшего внимания на ее пакетно — консервное происхождение и подгорелое состояние. В итоге вечер удался на славу. Потом мы еще не раз ужинали вместе, и в городе и дома.

Как — то раз в выходные, несколько месяцев спустя, к нам в гости вместе со своей женой приехал Майк Несмит из группы Monkees. Джон познакомился с ними на гастролях и пригласил их к нам, хотя, похоже, сам не слишком обрадовался их приезду. Я же была гостям рада. Теперь я стала хотя и не совершенной, но все же гораздо более опытной хозяйкой. После того визита Питера и Венди я приобрела сразу несколько кулинарных книг, и мой обеденный репертуар значительно расширился, так что я всегда была счастлива видеть новых людей в доме. Правда, жена Майка, судя по всему, жила исключительно ради того, чтобы ублажать своего мужа, поэтому с ней мне пришлось нелегко: во время готовки она все время поправляла меня и говорила: «Майку это не понравится» или «Для Майка я это делаю не так». Как я ее тогда не поколотила, до сих пор понять не могу.

Среди других гостей у нас бывали Боб Дилан и Джоан Баэз. Боб с Джоном были добрыми друзьями, их взаимное творческое влияние друг на друга было очень сильным. То он, то Джоан иногда заходили к нам, предупреждая о своем приходе в последнюю минуту.

И я, и Джон знали, что мы богаты. Однако, несмотря на это, тратить деньги мы так по — настоящему и не научились. Дома мы жили очень просто: почти не пили спиртное, предпочитая стакан молока за обедом. Наши вкусы не отличались экстравагантностью. Джон выделял мне пятьдесят фунтов в неделю, приличные деньги по тем временам. Я не страдала особой тягой к шопингу. Единственное, что я любила покупать, это туфли: каждый раз, когда я появлялась в обувном магазине в Уэйбридже, продавцы потирали руки в предвкушении. Час спустя я обычно покидала магазин, нагруженная коробками и без гроша в кармане.

Еще мне очень нравилось покупать вещи для Джулиана, а он обожал надевать новые костюмы и появляться в них на людях. С плохо скрываемым волнением он показывал обновки своей маленькой светловолосой подружке Лоррейн, приехавшей с родителями из Канады. Другим моим пристрастием в этой области было постельное белье: мы с Дот приезжали в соседний с нами городок Уолтон — на — Темзе и носились по нему как угорелые, сметая на своем пути дорогие простыни, наволочки и покрывала. Когда я снимала комнату, у меня был всего один комплект постельного белья, который нужно было стирать, а потом сушить и гладить. И, если солнце скрывалось за тучами и белье не сохло, приходилось заворачиваться просто в одеяло. Поэтому возможность иметь столько простыней и пододеяльников, сколько тебе необходимо, казалась мне невероятной роскошью.

Джон любил ходить по магазинам еще больше, чем я. Ребятам специально открывали магазины во внеурочные часы. Джон возвращался оттуда счастливый, как мальчишка, с кучей подарков для меня, игрушек для Джулиана и одежды для себя. Мне он как — то приобрел изумительные золотые часы Cartier с браслетом в специальной бархатной коробочке для ювелирных изделий. Еще он придавал особое значение нижнему белью и приносил мне не только всякие сексуальные штучки вроде черных трусиков, но и умопомрачительные, невероятно экстравагантные неглиже, которые впору было носить на светском балу. Вечерами я демонстрировала их под наш общий хохот и шутки. «Потанцуем?» — игриво предлагал он, и мы вальсировали, кружась по спальне. Разумеется, такие показы мод, в опасной близости друг от друга и от кровати, редко длились долго.

Когда Джон покупал себе одежду, мне приходилось быть критиком, который не одобряет или, наоборот, с восхищением соглашается с его выбором. «Как тебе это, Син? А так — лучше или хуже? Эти цвета, по — твоему, нормально сочетаются? Тебе не кажется, что эти брюки висят мешком, а?..» И такие сеансы в примерочной могли длиться часами.