Мой муж Лев Толстой

Войдешь ночью в детскую, стоят три, четыре кроватки, оглянешь их, чувствуешь какую-то полноту, гордость, богатство… Нагнешься над каждой из них, вглядишься в эти невинные, прелестные личики, повеет от них какой-то чистотой, святостью, надеждой. Перекрестишь их рукой или сердцем, помолишься над ними о них же и отойдешь с умиленной душой, и ничего от Бога не просишь – жизнь полна.

И вот все выросли и ушли… И не пустые кроватки наводят грусть, а те разочарованья в судьбе и в свойствах любимых детей, и так долго не хочется их видеть и им верить. И не детей просишь молиться о себе, а опять молишься за них, за просветленье их душ, за внутреннее их счастье.

Сегодня концерт Гофмана, последний. Как мне хотелось его слышать, – и опять не судьба. Собираюсь по делам уж теперь – в Москву. Уеду ли нынче?

Все эти дни срисовывала акварелью портреты отца Льва Николаевича. Я не училась никогда акварели и очень трудилась; вышло посредственно, но было очень весело и интересно рисовать и самой добиваться, как рисуют акварелью.

27 декабря

Опять давно не писала. Была три дня в Москве: 19, 20, 21; принимала отчет продажи книг у артельщика, делала покупки и доставила радость теми подарками, которые успела приобрести для детей, прислуги и пр.

Один вечер провела у Муромцевой, приехавшей из Парижа, с Марусей Маклаковой, с двумя старшими сыновьями и еще с Ф.И. Масловым, Цуриковым и С.И. Танеевым. С ним холодно, сухо и чуждо.

Без меня Льву Николаевичу стало еще лучше, он вставал, выходил в соседнюю комнату, занимался. В день Рождества ему вдруг стало хуже. Боли под ложечкой и в печени с шести часов утра; желудок раздуло, сердце стало слабеть, перебои, удары 130 в минуту. Он ничего не ел, давали строфант, кофеин, доктор, видимо, смутился. – Вчера стало опять гораздо лучше.

Когда в день Рождества Льву Николаевичу было плохо, он полушутя сказал Маше: «Ангел смерти приходил за мной, но Бог его отозвал к другим делам. Теперь он отделался и опять пришел за мной».

Всякое ухудшение здоровья Льва Николаевича вызывает во мне страдание все сильнейшее, и все более и более страшно и жаль мне потерять его. В Гаспре я не чувствовала такого глубокого горя и такой нежности к Левочке, как теперь здесь. Так мучительно мне видеть его страждущим, слабым, гаснущим и угнетенным духом и телом!

Возьмешь его голову в обе руки или его исхудавшие руки, поцелуешь с нежной, бережной лаской, а он посмотрит безучастно.

Что в нем происходит? Что он думает?

Приезжал Андрюша и его семья. Маленькая, миленькая Сонюшка, прощаясь с Львом Николаевичем, сама взяла его руку, поцеловала и сказала: «Прощай, дединька!» Я рада была им, особенно на праздниках, и особенно когда грустно.

29 декабря

Льву Николаевичу то лучше, то хуже. Сегодня днем он мне говорит: «Боюсь, что я долго вас промучаю». Вероятно он думает, что уже не выздоровеет от своей болезни печени, но что теперь хронически и постепенно она будет вести его к концу. И я это все чаще и чаще, с болью в сердце, думаю. Позвал он Павла Александровича Буланже к себе и хвалил ему книгу барона Таубе, находил в ней христианские идеи, хвалил конец, заключение, в котором Таубе говорит, что люди бурской и китайской войной доказали, что пришли к новому варварству. А свое мнение Л.Н. высказывал, что только религия, и именно христианская, может вывести людей из их теперешнего дикого, варварского состояния.

Еще говорили об англичанах. Два англичанина из спиритической общины в одних пиджаках и открытых башмаках пошли в Лондон, а оттуда без копейки денег приехали в Россию с целью увидать Толстого и спросить у него разъяснение в многих сомнениях религиозных. Они жили у Дунаева, а мы им послали Л.Н. шубы и шапки, чтоб они не замерзли.

30 декабря

Сижу дни и ночи у больного Л.Н. и вспоминаю всю свою жизнь. И вдруг ясно поняла я, что прожила ее почти бессознательно. Все ли так? Мне никогда не было времени вперед, разумно обдумать свои поступки и не было времени после их обсудить. Я жила по теченью жизни, подчиняясь обстоятельствам, поступала не по своей воле и выбору, а в силу необходимости (par la force des choses).

Идти против чего – не умела и не имела сил. Да разве и возможно это было с моим мужем и в моей жизни? И по уму, и по возрасту, и по имущественному положению – по всему муж мой был властен надо мной… И вот прожито сорок лет… Много недочетов в нашей жизни; ну, да теперь не о них горевать… Слава Богу и за то, что было.

1903

1 января

Печально встреченный Новый год. Вчера было от Тани письмо, что младенец опять перестал в ней жить, и она в страшном отчаянии… Л.Н. первый прочел ее письмо, и когда я вошла к нему утром, он сказал мне: «Ты знаешь, у Тани все кончено», и губа его затряслась, и он всхлипнул, и исхудавшее, больное лицо его выразило такую глубокую печаль.

Безумно жаль Таню, и мучительно больно смотреть на уходящего из жизни Левочку. Эти два существа в моей семье самые любимые и самые лучшие.

А сегодня Домна, бедная баба с деревни, приходила просить бутылку молока в день, чтоб прикармливать своих двоешек-девочек.