Мой муж – Николай II. Дарите любовь…

Он тоже думает, что это следовало бы сделать, так как это обязало бы Францию и Англию перед всей Россией, и они после должны были бы сдержать свое слово. Относительно Польши Он просит тебя подождать, Шт. тоже никак не раньше, чем перейдем границу. Слушай Его – Он желает тебе лишь добра, и Бог дал Ему больше предвиденья, мудрости и проницательности, нежели всем военным вместе. Его любовь к тебе и к России беспредельна. Бог послал Его к тебе в помощники и в руководители, и Он так горячо молится за тебя. Я опять сказала Шт., что надо напечатать отчет о деньгах, данных Союзам. Ты уж давно ему это говорил – он ответил, что министры просматривают отчет – напомни ему об этом еще раз. Запиши себе это, чтоб не позабыть – или нет, лучше я для тебя запишу, чтоб ты об этом не позабыл, когда увидишься с ним в субботу.

Наш Друг очень одобряет мысль о посылке отрядов с священниками и монахами из разных монастырей, чтоб они состояли при перед. лазаретах и хоронили бы наших бедных покойников там, где у полковых священников не хватает времени, я завтра переговорю об этом с Раевым.

Сейчас должна идти спать, уже больше 12 часов, я страшно устала. Я отдыхала от 6 до 7, затем была в церкви. Спокойной ночи! Спи спокойно, мой родной, постоянно думаю о тебе – так пусто и тихо здесь. Уже 4 месяца, как мы не спали вместе, даже больше. Благословляю тебя, милый. Дай, Боже, сил мне быть тебе помощницей и найти верные слова для передачи тебе всего и для того, чтоб убедить тебя в том, что желательно для нашего Друга и для Бога! Спокойной ночи!

8-го.

Мой день. Спасибо, дорогой муженек мой, за драгоценное письмо. Такая радость получить от тебя словечко! Этот новый адмирал – не тот ли это, которого так хвалит Филлимор? Дай бог ему успеха! Сейчас нужны энергичные люди, плохое здоровье бедного Канина в последнее время, несомненно, дурно отражалось на успешности его работы.

Только что принимала Бенкендорфа по поводу японцев. Девочки поехали с Ириной кататься, а я беру прочих и Аню.

Теперь должна кончать. Благослови тебя Боже, жизнь и радость моя! Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей старой

Женушкой.

Николай II – Александре Федоровне

Царская ставка.

8 сентября 1916 г.

Мое любимое Солнышко,

Твое дорогое длинное письмо с приложением нескольких прошений доставило мне огромное удовольствие – сердечно тебе за него благодарен.

То, что ты мне вчера писала о Граббе и что он говорил Нини, меня очень удивило. Я помню, что летом как-то Игорь говорил об устройстве здесь тенниса, причем выражал надежду, что я буду приходить наблюдать за игрой. Я ему ответил, чтоб он занимался своими делами и в чужие дела не вмешивался. В тот же вечер за чаем я оставался один с Граббе, и он сказал мне, как я был прав, отказавшись посещать это место, где обыкновенно бывает m-me Солдат и другие дамы, так как это, наверное, дало бы повод к нелепым толкам. Так что я не знаю, как согласовать оба эти факта – я хочу сказать: то, что Гр. говорил Н. и затем мне.

Любимая, ты можешь быть вполне уверена, что я с ней не познакомлюсь, кто бы этого ни пожелал. Но и ты также не позволяй А. надоедать тебе глупыми сплетнями – это не принесет никакой пользы ни тебе самой, ни другим.

Действительно, потери в бедной гвардии были опять тяжелые, подробностей еще не знаю. Прощай, да благословит тебя Бог, моя душка-женушка. Крепко тебя целую.

Навеки твой старый

Ники.

Александр Николаевич Граббе (1864–1947) – русский военный деятель, генерал-майор Свиты (с 1914)

Александра Федоровна – Николаю II

Царское село

9 сентября 1916 г.

Мой родной,

Горячее спасибо, ненаглядный, за милое письмо. Была у Знам., заходила на полчаса в лазарет, затем была в городе с Изой и А., чтоб навестить бедную гр. Гендрикову, – она при смерти, совершенно без сознания, – я вспомнила, что она просила меня прийти к ней, когда она будет умирать. Иночка только что приехала из деревни и тоже выглядит совсем больной; Настенька очень бодрится, она расплакалась лишь в момент моего отъезда. Затем я поставила свечки в Каз. Соборе и помолилась за тебя, мой ангел. Домой вернулась в 11/4. Чудный солнечный день. Слишком устала, чтобы выходить из дома.

Как ужасно, что гвардия снова понесла такие большие потери – но удалось ли им, по крайней мере, продвинуться вперед? Каледин не производит на Павла хорошего впечатления. Он говорит, что Каледин никогда не кажется человеком, уверенным в успехе, а это нехорошо, так как это делает его менее искусным и энергичным, хотелось бы, чтоб они бережнее относились к гвардии.

Сокровище мое ненаглядное, вся моя нежная, нежная любовь и все мои мысли устремлены к тебе с великой тоской и страстью – меня терзает твое одиночество.