Мой муж – Сальвадор Дали

«Я подошел к окну, которое выходило на пляж. Она была уже там. Гала, жена Элюара. Это была она! Галючка Редивива! Я узнал ее по обнаженной спине. Тело у нее было нежное, как у ребенка. Линия плеч – почти совершенной округлости, а мышцы талии, внешне хрупкой, были атлетически напряжены, как у подростка. Зато изгиб поясницы был поистине женственным. Грациозное сочетание стройного, энергичного торса, осиной талии и нежных бедер делало ее еще более желанной.»

«Она смотрела прямо мне в глаза и у меня сжалось сердце. Я знаю… Это… Гала.»

Его галлюцинация, игра подсознания, мечта его детства… Он столько лет искал ее в других. Находил. Понимал, что ошибался. И вот, она перед ним.

«Лето в Кадакесе. Я ухаживаю за Гала. Мы обедаем с друзьями на берегу моря под вьющимся виноградом, оглушенные гудением пчел. Я на вершине счастья, вдобавок я уже ношу в себе зреющую тяжесть любви, она рождается и вцепляется мне в горло, как золотой, массивный осьминог, сверкающий томительными самоцветами».

VIII «Хочу этого мальчика!»

Точно осыпавшиеся лепестки магнолии, покачивались на приколе кремовые лодки, согревала глаза золотистая рябь водной глади, соблазнял дикими пляжами мыс Креус. Она внимательно наблюдала, с каким изяществом этот мальчик брал с тарелки вымоченного в винном соусе, зажаренного лангуста и жевал его. Перехватывая ее взгляды, Дали смущенно опускал глаза и симпатично пунцовел. Даже смуглая кожа не могла скрыть его румянца. Ей, тридцатипятилетней женщине, не лишенной рационализма, вкусившей семейной жизни и адюльтера, теперь было не свойственно влюбляться с первого взгляда. То, что Гала ощущала по отношению к Дали, даже отдаленно не напоминало ее чувства к Полю или Максу.

Немного удивленный решением жены остаться в Каталонии еще на несколько месяцев, Поль снова дал ей свободу: «Я буду счастлив, если будешь счастлива ты».

Стоило солнцу Элюара закатиться за горизонт, Дали понял, что у него появился шанс. Он должен сделать все возможное все, чтобы сблизиться с Галючкой. Убегая из отцовского дома, Сальвадор ночи напролет проводил со своей русской девочкой. Он дарил ей завораживающее молчание гротов и кристальную чистоту лагун. Он рассказывал ей о том времени, когда мечтал о ней, он поведал ей об умершем брате Сальвадоре, которого он никогда не видел и с которым сравнивали его родители:

«Мой брат умер от менингита семи лет, года за три до моего рождения. Отчаявшиеся отец и мать не нашли иного утешения, кроме моего появления на свет. Мы были похожи с братом как две капли воды: та же печать гениальности (Позже, в 1929 году, у меня появилось четкое осознание своей гениальности, и оно так укрепилось во мне, что не вызывает никаких так называемых возвышенных чувств. И все же должен признать, что эта вера во мне – одно из самых приятных постоянных ощущений), то же выражение беспричинной тревоги. Мы различались некоторыми психологическими чертами. Да еще взгляд у него был другой – как бы окутанный меланхолией, „неодолимой“ задумчивостью. Я был не так смышлен и, видимо, взамен наделен способностью все отражать.»

Дали рассказал ей о кратковременном тюремном заключении за потасовку в университете и, о первой поездке в Париж, где состоялась встреча молодого человека с Пабло Пикассо, с которым они пересекались, когда Дали был подростком. Говорил он ей и о той боли, которая гнездилась в его душе вот уж десять лет.