Мой муж Сергей Есенин

Впрочем, ни об одной любовной паре не было столь противоречивых воспоминаний, как об Айседоре Дункан и Сергее Есенине. Разница в возрасте, социальном статусе, языке, взглядах на жизнь — все эти факторы вызывали бурный интерес общественности и злых языков, которые нашли в необычном союзе повод для новых сплетен.

В отличие от добродушной характеристики Городецкого, поэт Надежда Вольпин, когда-то близкая подруга Сергея Есенина, не столь однозначна в выводах. Она считала отношение Есенина к Дункан излишне расчетливым, при этом упрекая в мнительности: «В страстную искреннюю любовь Изадоры я поверила безоглядно. А в чувство к ней Сергея?

Сильное сексуальное влечение? Да, возможно. Но любовью его не назовешь. К тому же мне, как и многим, оно казалось далеко небескорыстным. Есенин, думается, сам себе представлялся Иванушкой-дурачком, покоряющим заморскую царицу. Если и был он влюблен, то не так в нее, как во весь антураж: тут и увядающая, но готовая воскреснуть слава. И мнимое огромное богатство Дункан (он получает о нем изрядно перевранный отчет), и эти чуть не ежевечерние банкеты на Пречистенке для всей театрально-литературной братии. И шумные романы её в недалеком прошлом. И мужественно переносимая гибель (насильственная, если верить молве) двух ее детей. Если и живет в нем чувство к этой стареющей женщине, то по-своему великолепное, но очень уж опосредованное. И ещё добавлю: не последним было здесь и то, что Есенин ценил в Айседоре Дункан яркую, сильную личность. Думая так, я вспоминала ещё весной двадцатого года сказанные мне Сергеем слова: «Ведь там, где нет личности, там невозможно искусство».

Поэт и мемуарист Рюрик Ивнев так воспринимал Айседору Дункан: «Образ Айседоры Дункан навсегда останется в моей памяти как бы раздвоенным. Один — образ танцовщицы, ослепительного видения, которое не может не поразить воображения, другой — образ обаятельной женщины, умной, внимательной, чуткой, от которой веет уютом домашнего очага.

Это было первое впечатление от первых встреч, от разговоров простых, задушевных (мы обыкновенно говорили с ней по-французски, так как английским я не владел, а по-русски Айседора говорила плохо) в те времена, когда не было гостей и мы сидели за чашкой чая втроем — Есенин, Айседора и я. Чуткость Айседоры была изумительной. Она могла улавливать безошибочно все оттенки настроения собеседника, и не только мимолетные, но и все или почти все, что таилось в душе. Это хорошо понимал Есенин, он в ту пору не раз во время общего разговора хитро подмигивал мне и шептал, указывая глазами на Айседору:

— Она все понимает, все, ее не проведешь».

Ко времени встречи с Дункан Есенин был членом поэтической группы имажинистов. Поэт Сергей Городецкий так вспоминает о тогдашних устремлениях Сергея Александровича: «Быт имажинизма нужен был Есенину больше, чем желтая кофта молодому Маяковскому. Это был выход из его пастушества, из мужичка, из поддевки с гармошкой. Это была его революция, его освобождение. Здесь была своеобразная уйальдовщина. Этим своим цилиндром, своим озорством, своей ненавистью к деревенским кудрям Есенин поднимал себя над Клюевым и над всеми остальными поэтами деревни». И кто знает, не была ли отчасти подпитана любовь к Дункан стремлением простого в прошлом крестьянского паренька обладать сердцем знаменитой иностранки.

Да и ведь недаром в своей книге «Роман без вранья» Анатолий Мариенгоф пишет: «Есенин пленился не Айседорой Дункан, а ее мировой славой. Он и женился на ее славе, а не на ней — отяжелевшей, но красивой женщине, с искусно окрашенными в темно-красный цвет волосами. Ему было лестно ходить с этим «мировым именем» по Петровке, появляться в кафе поэтов, на театральных премьерах и слышать за своей спиной шепот, в котором сочетались слова: «Дункан — Есенин. Есенин — Дункан».

Однако его вдова, актриса Анна Никритина, в гостях у которой часто бывали Есенин и Айседора, пишет (в машинописи своих воспоминаний):

«Сразу же, с первого взгляда, Изадора влюбилась в Есенина. весь вечер они не расставались и. уехали оттуда мы уже вдвоем с Мариенгофом, а Есенин уехал с Дункан. Это как удар молнии, удар судьбы. Его все в ней полонило — и страсть, и откровенность, и ее слава. Всемирно известная Изадора Дункан влюбилась в него. В ее славе тоже было что-то дополнительно возбуждающее.»

Франц Элленс, бельгийский писатель, хорошо знакомый и с Айседорой Дункан, и с Сергеем Есениным, предлагает свой взгляд на отношения двух знаменитых людей искусства. В его знаменитом эссе «Сергей Есенин и Айседора Дункан» литератор, с одной стороны, подчеркивает подлинность поэтического таланта Сергея Александровича, а с другой — ощущает всю трагичность отчаянного и непредсказуемого романа Есенина и Дункан: