Мой муж — зомби (СИ)

Я недоверчиво прищурилась, но после щедрого глотка сладкого алкоголя нашла в себе смелость подойти ближе. Несмотря на ясный день, лёгкое платье грело плохо — всё-таки май пока не славился жарой. Намереваясь согреться изнутри, я протянула Матвею слегка дрожащую руку, и вдруг он перехватил её за запястье, взял со стола канцелярский нож и, будто не заметив моего протестующего вскрика, полоснул лезвием по пальцу.

— Ай! Придурок, предупреждать надо! — прошипела я, залпом допив мартини и преодолевая порыв разбить стакан об макушку недобитого Рембрандта.

— Предпочитаю не предупреждать о нападении, — спокойно отозвался Матвей и, продолжая держать меня за запястье, подтянул руку к палитре. — Выдави кровь сюда. Или это сделаю я.

— Пусти, — с раздражением вывернувшись из его хватки, я закусила губу и выдавила пару алых капель на пластик. Дождавшись, когда Матвей одобрительно кивнёт, прижала к себе руку и оглядела покрасневшее запястье, ноющее не меньше, чем дёргала царапина на пальце. — Садист. Тебе это в кайф, да? Ну и зачем опять понадобилась моя кровь?

— Как зачем? Мешать на ней краску, — оскалился он и кивнул на кресло напротив стойки с ватманом. — Сядь. И постарайся не двигаться.

Тихонько ворча, я всё же сначала вернулась в спальню — залепить пластырем ранку, накинуть на плечи тёплый плед и налить ещё стакан мартини, захватив с собой и бутылку. И только потом плюхнулась на указанное место, приготовившись быть запечатлённой.

— Это же не просто картина будет, так? — хмуро спросила я, наблюдая, как Матвей безо всякого наброска принялся сразу делать кистью какие-то мазки на листе. — Собрался рисовать профессиональным акрилом на дешёвом ватмане без эскиза, взял у меня кровь, и тебе вдобавок всё равно, во что одета и как сидит натурщица. Художники так не работают.

Он на секунду отвлёкся, поймав мой раздражённый взгляд, и даже как будто улыбнулся уголком губ. Я сухо сглотнула, чувствуя, как шею залил жар — то ли от солнца, то ли от алкоголя в венах. Признать пришлось: кисть в его длинных пальцах смотрелась куда лучше, чем рисовало подсознание во сне. И даже застиранная футболка не портила подтянутой фигуры.

— А ты всё-таки не так тупа, как хочешь казаться. Знаешь, как выглядит акрил, и что им рисуют на холсте. Но я просто любитель, а не профи, и у меня ограничен выбор материала.

Я фыркнула и откинулась в кресле — почти допитый второй стакан мартини благотворно влиял на моё желание пообщаться и успокаивал волнение. Поджав под себя ноги, лениво пояснила:

— Мой дедушка хорошо рисовал. Я его почти не помню, но в кладовке у нас дома лежали его засохшие краски и мольберт. И картины на стенах висели — закачаешься… Никогда больше не видела таких пейзажей.

— Где эти картины теперь? — вдруг заинтересовался Матвей, но не отводил глаз от листа и продолжал аккуратно орудовать кистью, выводя какие-то мелкие мазки.

— Продали, — пожала я плечами, запив внезапную горечь глотком мартини. — Мы всё давно продали: и дом, и картины, и мамины безделушки… С молотка! — сипло хохотнув, я хлопнула ладонью по бедру, изображая тот аукцион двухлетней давности. Когда мы с Женькой стояли и смотрели, как по кускам разлеталось наше детство и память поколений дворян Валицких.

— Почему я даже не удивлён… — тяжело вздохнув, Матвей коротко посмотрел на меня, но тут же вернулся к работе: казалось, выверял пропорции лица. — Есть хоть что-то, что вы ещё не продали? Совесть например?

— Слушай, не начинай. Сам-то удачно продал душу какому-то чудиле с того света — и как оно, сколько выручил?

Я спешно прикусила язык и потянулась за оставленной у кресла бутылкой, чтобы подлить себе ещё алкоголя. Смелость на подобные заявления тому, кто утром грозил сделать из меня живой труп, явно подкинули лишние градусы.

Матвей молчал долгую минуту — настолько неловкую, что казалось, даже свет дня померк в клубящихся облаках. Продолжал рисовать, напряжённо поджав губы. А потом вдруг расплывчато, глухо произнёс:

— Когда на кону жизнь самого дорогого тебе человека, не думаешь о цене. О том, что будет завтра — потому что кажется, если потеряешь его, то завтра не придёт вообще. Если ты сейчас поняла, о чём я, то может, для тебя ещё и не всё потеряно.

Мне стало стыдно за свой вопрос, но потом ещё и больно — настолько, что я отставила стакан на пол и принялась пить неразбавленный мартини с горла, чтобы затопить это чувство. Потому что помнила себя в десять лет, захлёбывающуюся слезами у гроба бабушки и уверенную, что теперь никогда никому не буду нужна. Что весь мир погружается под землю, а я остаюсь выжившим Робертом Невиллом* среди полчищ злобных мутантов, которые хотят оторвать от меня кусок пожирней.

И чтобы это чувство не воскресло и не начало снова пожирать меня изнутри, я жадно глотала алкоголь.

_________

*Роберт Невилл — главный герой фильма «Я — легенда»

Глава 10