Мой неожиданный сиамский брат (СИ)

  - Партбилет вам возвращен решением Президиума вчерашним числом, - так же холодно проиноформировал голос. Получите на проходной.

  Автомобиль действительно ждал у подъезда дома и, чудеса бывают, новенький партийный билет с его фотографией, явно взятой из личного дела, лежал в проходной Боровицких ворот.

  - Входи, Коля, - вид Брежнева вызвал у вошедшего в кабинет Николая ступор. Это был не Брежнев. Вернее это был Брежнев, но не тот, которого он видел перед роковой ссылкой в Австралию. Тогда перед ним сидел... нет, восседал монументальный, величественный начальник, снизошедший к побежденному, и лениво цедящий слова. А сейчас... Этот Брежнев напоминал самого себя в пятидесятые - молодого, открытого, искреннего. Глаза лучились какой-то непонятной внутренней усмешкой.

  - Неплохо выглядишь, Коля, неплохо. И это хорошо, - дожидаясь, пока Месяцев усядется, а секретарь расставит принесенное печенье и чашки с чаем, Брежнев откровенно изучал своего собеседника. Изучал, словно увидев впервые. - Ты же знаешь мое отношение к тебе, - улыбнулся Ильич. - Оно всегда было добрым. Но тогда сложилась такая ситуация, что тебе надо поехать послом в Австралию. Это действительно былоне мое личное решение, а мнение Политбюро... Я думал что ты просто поедешь года на два, а там мы тебя вернем обратно; поэтому и дал тебе мой личный код для шифротелеграмм. Почему ты им не воспользовался в критических обстоятельствах?

  - Кхм, - кашлянул Месяцев. - Я телеграфировал, но ответа не получил...

  - Понятно, - Брежнев подвигал бровями, взял ручку, что-то пометил в блокноте. - Разберемся. Действительно разберемся, - заметив недоверчивый взгляд Николая, искренне подтвердил он и пристально посмотрел глаза в глаза. Месяцев вдруг почувствовал, как из глубины карих глаз генсека, на него смотрит некто - другой. От этого ощущения побежали мурашки по спине, и на голове зашевелились волосы. Почти животный ужас овладел Николаем. Он практически не понимал, что говорит ему Брежнев. Сквозь привычную телесную оболочку, из немыслимой глубины, к разуму прикасалась другая воля, и другая сущность. Месяцев с трудом подавил в себе желание закрыть глаза, лицо, лишь бы не видеть этот взгляд, и не слышать голос. Он взял себя в руки и остался сидеть, стараясь успокоится.

  - ... вот эту контору мы и хотим тебе поручить. Потому что как правильно нас учил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино. Ты, как, Коля, согласен?

  - Извините, Леонид Ильич, не понял, - ответил Месяцев. И опять увидел тот же непонятный взгляд. Который тут же сменился обычным, слегка озабоченным.

  - Ты не болеешь часом? - озабоченно спросил Брежнев.

  - Нет, нет, что вы. Просто неожиданно все это.

  - А-а. Тогда понятно. А я уж испугался. Смотрю, ты весь как-то напрягся и побледнел. Но ничего, ты главное не стесняйся. Мы тебе время на подлечивание дадим, и условия создадим. И мой прямой номер телефона получишь. Главное, что мы от тебя ждем - постараться повторить твои достижения шестидесятых. Нам надо много теле- и радиопередач и фильмов, нам нужны хорошие передачи, нам нужны отличные фильмы. А ты, кстати, что это ко мне на 'вы'? Мы же с тобой старые друзья так что переходи-ка на 'ты'. И так ты не мне не сказал - согласен?

  - Конечно, Леонид Ильич, согласен, - выдавил Месяцев.

  - Ну, вот и хорошо, - усмехнулся Брежнев. - Как говорится, жених согласен, родители невесты тоже, осталось уговорить невесту. Но смотри, Коля. Задача у тебя очень и очень важная. Необходимо сделать наше телевидение и радио лучшими в мире. Как ты думаешь, что должно делать телерадиовещание?

  - Задача телевидения и радио, по моему глубокому убеждению, - ответил Николай, - состоит в служении человеку труда, раскрытию его нравственной красоты, устремленности к возвышенной цели; в том, чтобы быть с ним - человеком - в постоянной взаимосвязи, а через него - со всем народом: его социальными слоями, этносами, поколениями....