Мой неповторимый геном

Во всем этом стоит разобраться, подумала я, вешая трубку. Если мой отец был потомком безвестного испанского мародера, следы этого безобразия должны присутствовать в его Y-хромосоме, а также в Y-хромосоме моего младшего брата. А поскольку мы с братом унаследовали митохондриальную ДНК от матери, он, мой любимый братик, является прекрасным объектом для получения информации о наших предках сразу с двух сторон. Я снова набрала номер и сразу напала на брата. Юрист по образованию, он был не слишком осведомлен в вопросах генетики, и я, тщательно подбирая слова, объяснила, что мне нужно. Первой реакцией было молчание.

— Генетическое тестирование? — наконец спросил он подозрительно.

Я заверила его, что для анализа будет взята ничтожно малая часть его генома и никто не сможет узнать ни о его предрасположенности к какому бы то ни было заболеванию, ни о чем другом.

— Это будет всего лишь небольшой сегмент ДНК Y-хромосомы. И, конечно, митохондриальная ДНК, кстати, она у нас общая.

Он издал звук, как будто попробовал на вкус что-то отвратительное.

— У нас общая ДНК?!

* * *

К счастью, братец не подкачал, быстро оправился от шока и согласился поделиться своей ДНК. Упакованный в дорогущий костюм от Hugo Boss, крепко сжимая в руках кейс, он сидел на краешке стула и полоскал рот зеленой жидкостью, в которую должны были попасть клетки, слущившиеся со слизистой. Через полторы минуты он, как предписывала инструкция, выплюнул жидкость в пластиковый стаканчик. Я горячо поблагодарила его и извинилась за причиненные неудобства — жидкость и впрямь была малоприятна на вкус. Затем я закупорила стаканчик и положила его в картонную коробку с наброском моего фамильного древа.

Раствору с клетками предстояло долгое путешествие в Юту. Поскольку теперь не имело смысла обращаться к обширной базе данных по евреям-ашкенази, собранной Беннетом Гринспаном, я решила попытать счастья в другом месте — некоммерческой организации Sorenson Molecular Genealogy Foundation, которая собирала образцы ДНК по всему миру и активно искала добровольцев — выходцев из Дании. Фонд располагал также самой большой в мире базой генетических и генеалогических данных. Она включала коллекцию проб ДНК от добровольцев из 170 стран, к каждой из которых прилагались данные о предках до четвертого поколения включительно — имя, фамилия, дата и место рождения.

Фонд Sorenson Molecular Genealogy имел странную, даже, можно сказать, фантастическую историю. Его основал Джеймс ЛеВой Соренсон; этот эксцентричный персонаж умер в 2008 году, успев сколотить приличное состояние: Соренсон занимался недвижимостью и изобретательством на ниве медицинских технологий. Патенты на дешевые хирургические маски, пластиковые катетеры и тому подобное обеспечили ему 47-е место в списке журнала Forbs самых богатых людей Америки. Не оставляя бизнеса, Соренсон на склоне лет занялся генетической генеалогией.

— Все началось летом 1999 года, с телефонного звонка в два часа ночи, — рассказывал мне Скотт Вудвард, нынешний глава фонда. В то время — в 1999 году — он был профессором генетики Университета Бригама Янга в Солт-Лейк-Сити и прославился тем, что в 1985 году идентифицировал генетический маркер тяжелого легочного заболевания — муковисцидоза.

— Когда в два часа ночи раздается телефонный звонок в доме, где живут четверо тинэйджеров, — это сразу наводит на нехорошие мысли.

К счастью, звонили не из полиции и не из службы скорой помощи. Явно пожилой человек без всяких объяснений спросил, знает ли Вудвард что-нибудь о ДНК. «Да, знаю», — ответил профессор, ничего не понимая. «Прекрасно», — сказал звонивший и осведомился, во что ему обойдется «расшифровка генома норвежца».

— Я был несколько обескуражен и поинтересовался, что он имеет в виду. И тогда Соренсон назвал себя и объяснил, что звонит из Скандинавии. К сожалению, он не учел разницу во времени.

Соренсон отправился туда, чтобы отыскать следы пребывания в Норвегии своих предков. И как человек, мысливший глобально, он решил попутно провести генетическое картирование норвежского населения.

— Это выглядело, как бред сумасшедшего, особенно если учесть, что было два часа ночи, — сказал Вудвард. — Но он не оставил меня в покое и по возвращении из поездки; через несколько недель тесного общения я обнаружил, что среди нагромождения разнородных сведений, которые он выплеснул на меня, есть несколько моментов, представляющих научный интерес. Для Соренсона же проект был сугубо личным делом. Он хотел докопаться до своих норвежских корней и, кто знает, найти каких-то ныне живущих в этих краях родственников.

Я слышала о том, что среди мормонов распространено поверье, будто можно спасти своих давно умерших родных от вечных мук в день Страшного суда, вернув их имена из небытия. Возможно, именно этим и был озабочен Соренсон?