Мои невесты (Сборник рассказов)

Из лодки выскочил Он, поднял её, сонную на руки, прижал к себе так крепко, что Она ойкнула от испуга и радости.

— Знал, что ждешь, и спешил, очень спешил! — говорил Он, ласково, целуя сонные её глаза. Он кружился с ней на руках.

— Кто-то хотел, чтобы я не вернулся я тебе… Но я вернулся, моя хорошая, но я знаю, знаю, что та женщина, которая умеет, как ты ждать, всегда будет любимой! Навсегда!

Он на руках внес её в лодку, бережно опустил на сиденье. Она словно очнулась от счастливой забывчивости, спросила встревожено:

— Все эти ночи так было тоскливо, у тебя, что-то случилось? Почему так долго тебя не было?..

— Прости, моя хорошая, меня задержали обстоятельства, — ответил уклончиво. Взял весло, приноравливаясь оттолкнуть от берега лодку. Она задержала его руку, усадила рядышком. Деловито раскутала кастрюльку, выложила на чистую тряпицу пирожки.

— Ты же голоден! Поешь!.. — С обретенной радостью смотрела, как Он ест пирожок за пирожком. И тут же по-женски огорчалась: — Остыли вот, но я так старалась…

Они вели себя, как будто ничего не случилось, как будто не было тех трех дней разлуки. Он улыбался усталой улыбкой. В свете звезд и зареве отсвета огней ночного города, она разглядела беспокойный его взгляд, осунувшееся лицо и, с нарастающей тревогой, догадалась, что у Него там, в горах, случилось что-то очень страшное.

Когда в очередной раз, Он тяжело задумался, держа в руке последний, ещё не доеденный пирожок, Она осторожно сказала:

— Ты можешь сказать, о чем думаешь? Ты вернулся, а мысли твои далеко…

Он долго молчал, как будто не хотел растревоживать женщину чисто мужскими заботами, сказал, хмурясь:

— Кому-то очень не хотелось, чтобы скала обрела лицо.

— Скажи, что же все-таки случилось?..

— Понимаешь, расписывал скалу, а сверху на лебедку упало дерево. Подъемник заклинило. Пришлось на канатах висеть ночь и еще полдня. Кто-то подрубил дерево с очень точным расчетом…

Она похолодела. Бродящая вокруг неё злая сила добралась и к нему, в горы. Она не сомневалась, кто поднял руку на её любовь. Молча прижалась к нему.

— Замерзла? Вся дрожишь! — заботливо охватил её плечи своей теплой рукой. — Но работу закончили, утром увидишь! Он укрыл её своей курткой, оттолкнул лодку от берега, включил мотор, и лодка, расплескивая волны, понеслась в неспокойную тьму ночи, и светящийся на коротенькой мачте огонек, как будто бежал впереди, обозначая им дорогу.

Где-то напротив темнеющей громады гор, Он провел лодку узким проходом между островами, в отгороженном лесом затишке, приткнул лодку к песчаной косе, сказал:

— Отсюда на восходе солнца увидим нашу скалу. А пока… — Он близко заглянул ей в глаза. Она обняла его, поцеловала в губы. Он расстелил по дну лодки одеяло, нашлась даже маленькая подушка. Они легли рядышком. Тела их сплелись, и дыхание смешалось…

5

Она поднялась первой. Стесняясь своих растрепанных волос, кое-как привела их в порядок, перегнувшись через борт, умыла лицо. Внимательно всмотрелась в свое отражение в неподвижной воде, улыбнулась сама себе.

Он спал, прижавшись щекой и носом к подушке. Спал, успокоено, непробудно, наверное, впервые за все последние три дня.

Она осторожно присела на корме, взглянула на горы и увидела тот самый, ЕГО Утес. Освещенный утренним солнцем, Утёс высился, среди плотной мохнатости поросших лесом склонов, как обнаженная рана. И где-то из верхней трети его, смотрел на Волгу Разин Степан в своей казацкой островерхой шапке.

Крупное лицо его было гневливо, взгляд остр и осуждающ, вытянутая перед грудью рука с полусогнутыми пальцами, как будто невероятным напряжением приподнимала невидимую тяжесть.

Взгляд Степана обжигал, хотелось отвести глаза, но властная сила взгляда, оттуда с высоты скалы, заставляла смотреть и смотреть с каким-то неясным беспокойством.

В это время Он поднял с подушки, еще сонную голову, взглянул улыбчиво, подвинулся к ней, взял её руку, благодарно поцеловал.

— Ну, как наш Степан? — спросил с ноткой ревнивого ожидания.

— Не думала, что такое возможно…

— И что ты чувствуешь?..

— Ой, трудно сказать! — смутилась Она. — Мне кажется, — может это только мне кажется, он, как будто спрашивает: что же это вы, люди?!

— Умница, какая же ты умница! Он укоряет. Бунтарская его воля не терпит безмолвствующего народа! Хотелось бы, чтобы каждый, кто проплывет по Волге мимо этого Утёса, унёс в безмолвствующей своей душе, хотя бы частицу беспокойства!..

Она обняла его голову, нагнулась поцеловать и замерла: в густых его волосах увидела седину. Едва сдержав слезы, прижалась щекой к побелевшей прядке, услышала, как глухо, словно через силу, он сказал:

— Когда висел на канатах над скалами, меня убивало бессилие. Больше всего я тревожился о тебе. Одна. В ночи. На берегу. Из тьмы мысленно кричал тебе: «Я жив! Жди!..».

Она, пряча лицо в его волосах, тихо проговорила:

— Я слышала… И ждала…