Мои ночные рефлексии

Пример из литературы. «Легкое дыхание» Ивана Бунина — шедевр в мировой литературе и — грустный, но прекрасный образец психологической ошибки. Оля Мещерская была самой красивой, самой обаятельной, самой умной, самой смелой девушкой из всех гимназисток: от всех остальных отличалась изяществом, нарядностью, ловкостью, ясным блеском живых глаз (никто к тому же не бегал на коньках так, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее). Ее к себе в кабинет для разборок с нотациями постоянно вызывала уже немолодая классная дама. «Вы уже не девочка» — многозначительно сказала начальница. «Да, madame» — просто, почти весело ответила Оля. «Но и не женщина» — еще многозначительнее сказала начальница. «Простите, madame, Вы ошибаетесь: я — женщина. И виноват в этом — знаете кто? Ваш брат. Это случилось прошлым летом в деревне…». А через месяц после этого разговора казачий офицер, 56-летний некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа. На секундочку! Только за то, что она дала ему прочесть одну страничку своего дневника, а вернее — только за одну фразу: «Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого». Этот странный сумасшедший порыв (который мог описать только Бунин!) прелестного создания к полному ничтожеству (который на суде ее же во всем и обвинил, и оболгал) и стал роковой ошибкой. Но на самом деле роковая ошибка была не в этом — а в том, что она бросила ему вызов, не зная о том, что ничтожества — всегда мстительны! Оля Мещерская, которая была, как никто, достойна страстной, всепоглощающей светлой любви, и у которой было всё для такой любви (как она вычитала из папиных книжек): черные, кипящие смолой глаза, черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, маленькая ножка (за которой вечно гонялся Пушкин!), и многое-многое другое, но главное — легкое дыхание («которое у меня есть — ты только послушай!» — говорила она однажды своей любимой подруге на большой перемене). А теперь — с медальона на кресте смотрят эти пронзительные глаза, а это легкое дыхание рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.

Когда бы я не перечитывала эту новеллу, меня всегда захлёстывала огромная волна симпатии к Олечке Мещерской! Я всегда видела её и умной, и талантливой, и образованной, и бесподобно красивой, очень доброй — с тонкой душой (никого не любили так младшие классы, как её). А её трагедию воспринимала именно как трагедию, совершенно случайно, подстерегшую эту юную девушку в этой коварной жизни. И уж не как эпизод из бытовухи! Но, к моему немалому удивлению и огромному возмущению, совсем недавно прочитала в комментариях у Л.С.Выготского его пересказ «Лёгкого дыхания» (собственно, то же, что я сделала выше), где он определил эту трагедию просто как «житейскую муть». Сам пересказ — просто «шедевральный» (Отсылаю к «Психологии искусства» (1987) С. 140–156). А Олю Мещерскую Выготский (наш великий психолог!) в упор не увидел, посчитав её заурядной провинциалкой, видимо (?), гимназистки, прошедшей свой жизненный путь, ничем не отличавшийся от обычного пути хорошеньких, богатых и счастливых девочек (банальная зависть?), потому что, когда в своем пересказе он передавал то, что рассказывала Олечка своей подруге, ему … было смешно (С. 152–153)!!! Не могу передать, что я почувствовала, читая это бред! И уж особенно совсем не смешно мне было, когда он написал о «любившем её и обманутом казачьем офицере, которого она завлекла (???) … застрелившего ее на вокзале среди толпы народа» — этот «любивший и обманутый» на суде её во всем обвинил и оболгал, как последнее ничтожество!

Вот уж действительно — конфликт интерпретаций (о которых писал Поль Рикёр в своих очерках о герменевтие в сборнике с одноименным названием (1995).