Читаем Мои осколки полностью

— Ой, Нюр! Тебе в тиятру надо, а ты с телегой! Ножку не подверни! Калбук отлетит, как модничать будешь?

— Маруськ, ну тебя! — отмахивается Нюраха, а сама, шутки ради, задирает халат, чтобы ноги в сапогах было лучше видно, и ну выхаживать перед нами. Руки в бедра, фуражку мужнину с головы долой, и так ногу поставит, и этак. — Сарвин! — кричит мужу. — Встречай свою звезду!

— Ну, и арьтистка! — смеется тетя Маруся. — Ну, и арьтистка!

Смеемся и мы.

* * *

Утром, после того как Коля польет огород, накормит свиней, воды из колодца в дом натаскает, идем снова на речку. Когда есть желание, помогаю ему, но чаще — жду его, читая в саду книгу. Нашел на этажерке затертый фантастический роман «Экипаж Меконга». Начал читать, понравилось.

Коля все дела переделал, стоит рядом, ждет молча, а я все от книги никак не оторвусь. Наконец пересилил себя, сунул закладку, и айда на речку. Коля опять везет меня на багажнике, а я удивляюсь про себя, как это он читать не умеет и вообще, почему не научится? Предлагаю ему, а он только отмахивается. Дескать, ему это не надо.

В неротах пусто, нет даже лягушек. Я выражаю сомнение, что недавно кто-то поймал здесь карпа зеркального, но Коля обиженно говорит, что своими глазами видел. Я не спорю, ему верить можно.

Посидев с удочками и ничего не поймав, идем домой, а там сестренки мои двоюродные, Валя и Наташа, купаться на речку собираются. Мы с ними. Коля накачивает камеру тракторную, берем ее с собой. Место для купания обжитое, но все равно — тина, сразу глубоко, а по бокам и на другом берегу кувшинки и заросли камышей. Коля плавать не умеет, потому в воду не залезает, сидит в одежде на берегу, возле велосипеда. А мы, ухватившись за камеру, плывем на середину, — я пытаюсь поднырнуть под камеру так, чтобы оказаться в круге. А потом уже несложно взобраться на камеру и улечься сверху, в воде лишь задница да пятки, и срываешь кувшинки на длинных стеблях. Небо голубое, солнце светит, полная речка ребятни, кто местные, кто к бабушкам приехал, сестренки рядом, головы из воды торчат, сами за камеру держатся, меня туда-сюда толкают. Коля верный, как пес, на берегу. Бабушка в огороде, а мать приедет на выходные. Красота, и вся жизнь впереди, и кажется, что это никогда не закончится.

* * *

Но это только кажется. Рано или поздно заканчивается все, и если пока не вся жизнь, то обязательно проходит какая-то ее часть, счастливое и беззаботное детство, например. Оставляя новые осколки.

Остались в прошлом дни, проведенные летом в деревне. Лишь оглянувшись, собрав осколки, можно вспомнить: колючие кусты крыжовника в саду, куча перепревшего навоза позади дома, по которой я забираюсь на крышу с очередной книгой, в огороде сушится лук, бабушка с подсолнушком сидит прямо на земле, ноги в галошах вытянула, а на коленях у нее — кошка. И еще много чего можно вспомнить. Черемуху в зарослях малины, вишни высоченные, а на стволах, там, где ранки, смола янтарная, и мы сковыриваем эту смолу и едим. Тушу свиньи, привязанную к перекладине турника за задние ноги, кровь стекает в ведро, а дядя Ваня разжигает паяльную лампу, чтобы тушу палить. Нам, ребятишкам, отрезает свиные уши, и мы, разрезав их на кусочки, сырыми жуем с солью. Солянку едим из одной большой чашки. Дядя Ваня напивается самогонки, но буянить не умеет, лишь улыбается и пытается шутить, рассказывает такую историю: «Жил у нас один старик, два ведра картошки в день съедал». Тетя Маруся гоняет его, материт, а он отвечает: «Бажжи ты!» И Наташа, младшая сестра моя двоюродная, спрашивает: «Пап, что такое „бажжи“?» Он и ей говорит: «Бажжи!» — и уходит от тети Маруси на улицу. В навозе у него еще бутылка самогонки спрятана.

А вечером снова на улицу. Возле дома Ощепковых, где собирается вся молодежь, огромная ветла, к ней привязаны качели и лампочка, чтобы было светло. У многих ребят техника — мотоциклы, мопеды, популярные в то время мотороллеры «Тула». Мы с Колей на велосипеде. Гоняют на мотоциклах так, что почти у каждого дома вырыта траншея, чтобы охладить пыл мотоциклистов, — перед траншеей они притормаживают и почтительно ее объезжают. Затем снова дают полный газ. Собаки с радостным лаем несутся следом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее