Но как поступают с водителями… Долгое время зарплата у ребят была 300–400 долларов. Только у некоторых достигала 20 тысяч рублей. И это в успешной, приносящей колоссальную прибыль компании. И это за тяжёлый труд. Согласен, не всё измеряется деньгами, но многое измеряется зарплатой. Плата за труд отражает степень уважения к этому труду. Себя-то начальство заработком не обижает.
А ведь водитель — это важный субъект съёмочной группы, всей системы новостной тележурналистики. От его профессиональных качеств и психологического состояния, от его отношения к работе также зависит успех съёмки, а значит — и телекомпании. Какими бы талантливыми ни были корреспондент, оператор, звукооператор, продюсер, сидящие на пассажирских сидениях редакционной машины, если у водителя нет мотивации к работе, если его беспокоит не рабочий процесс, а вопрос выживания на мизерную зарплату и неуважительного к нему отношения в телекомпании, однозначно, съёмка пострадает.
Да, некрологи про умерших водителей НТВ в федеральных газетах не писали и их памяти не посвящали целые программы с перекройкой эфирной сетки, общероссийские премии, финансово поддержанные РОСКОМНАДЗОРом, их именами не называли, даже радиостанция «Свобода» не причитала об «угрозе свободы слова и СМИ в России» при массовых чистках в транспортном отделе телеканала. Они — никто. Низшая ступень иерархической лестницы неорабовладельческого останкинского населения. К водителям в Останкино относились так — по крайней мере, пока я там работал — как воспринимают остальных обычных россиян. То есть аудиторию. Зрителей. В лучшем случае, как детей ещё неразумных.
Остальные сотрудники часто их почти не замечали, не воспринимали всерьёз и вели себя при них откровенно. Потому нтвшные водители могли рассказать о каждом сотруднике много интересного, а, главное, достоверное. В частности, как утром привозили к порогу дома пьяного вдрызг, например, большого начальника, затаскивали его в квартиру, а там бешенная жена принималась хлестать
Недобрым словом вспоминали Евгения Киселёва. Водителя, не выдержавшего четырёхчасового ожидания, чтобы отвезти начальника домой с большой еженедельной пьянки после программы «Итоги», тот мог встречать в редакции развалившийся на диване, в расстегнутой рубашке и штанах и, еле держась на руках, грязно обругать: «Пошёл вооон! Мы тут обсуждаем тему!» Не любили в транспортном отделе того же Михаила Осокина, «любимого массами телеведущего», от общения с которым, кстати, у меня сохранились только положительные воспоминания. Михал Глебыч, по словам водителей, заставлял ждать вызванную им машину по полтора-два часа. Если водитель пытался возражать — мол, ведь смена моя закончилась уже, барин, домой бы мне пора — нет, розгами его не били за это, но на ответ: «Иди и сиди в машине! Когда захочу, тогда и выйду! Вам всем это говорить?!», нарваться — пожалуйста! Миткова. В этой даме транспортный отдел годами коллективно ошибался. Она могла быть милой и интеллигентной. Даже предупредительной. Даже могла демонстративно облобызаться с простым тружеником со второго этажа, приобнять его, потрогать за большие мозолистые руки. Демонстративно. Но они ошибались. Просто Татьяне Ростиславовне важно было, чтобы её любили и хорошо о ней думали. Потому что того же работягу, с которым — демонстративно! лицезрей, коллектив, не брезгует простым людом! — христосовалась и тяжёлую руку которого трепетно держала своими обеими, главный редактор НТВ могла сдать и сдавала без смущения, например, при массовом увольнении. Какое сожаление? Человек выполнил свою функцию — его использовали. Цель достигнута: важно было, чтобы Татьяну Ростиславовну любили и хорошо о ней думали. Даже если насильно. Да, заставить думать хорошо, обожать из под плети — в России это осуществимо.
Заканчивался 2006 год — предвыборный. Руководство НТВ готовилось к главным событиям в стране — надо было оправдать существование телеканала. Перед битвой начиналась