Мои останкинские сны и субъективные мысли

Ване было тогда восемнадцать. Человек в жизни пока чётко не определившийся — такие под влиянием одних друзей становятся простыми работягами, а под влиянием других — мелкой гопотой, попадающихся по глупости. Находился на пике полового созревания. На стройку в Москву приехал «из-за любви». Как он мне объяснил, в столицу уехала поступать в ПТУ девушка с соседнего двора, которая ему нравилась. Ко мне он сразу привязался — с моего корпоративного телефона он постоянно звонил каким-то дамам, посылал простые и очень откровенные по содержанию смс. Ваня и дядя Миша были откуда-то из-под Калуги, друг другу приходились родственниками.

И наш бригадир Орузбай, человек по-восточному мягкий. Вечно где-то пропадал, в поисках что-нибудь спионерить. Дядя Миша восхищался его карьерными успехами: «Ты смотри — узбек, а, говорят, всего за четыре года в Москве из штукатурщика стал здесь бригадиром». Орузбай мне сразу объяснил, что зарплату могут задерживать, но половину он всё равно должен будет забирать: «Надо со всеми делиться. Мне тоже не всё дают». Зато обещал мне карьерный рост, мол, лет через пять тоже могу стать начальником: «Ты по-русски умеешь говорить». Ещё он со значительным видом рассказал мне, что то ли на третьем, то ли на четвёртом этаже — сейчас не помню — этого здания купила квартиру сама Алла Пугачева.

Все эти люди были трогательны в откровенности своих мыслей. Они мне очень понравились. Это тебе не Останкино с обязательными интригами.

«Штаб» нашей бригады находился в одной из огромных квартир на третьем этаже. Мы должны были заниматься её штукатуркой, но у нас пока не было даже инструментов. В такой же комнате по соседству был сортир. Когда-то здесь будет шикарная пятикомнатная квартира, а пока все рабочие с нашего этажа приходили сюда справлять большую и малую нужду и выкидывать мусор: хочешь — в гостиной, хочешь — в спальной или в детской, а хочешь — прямо в прихожей или на кухне. Прямо на пол. Ходить надо было как по минному полю. Такая месть пролетариата угнетателям.

В квартире напротив жила какая-то огромная семья из Средней Азии. Бегали, играли в классики веселые полуголые дети, женщины что-то готовили, стирали. Я заглядывал в дверь — ковры на полу, матрасы, одеяла, подушки, что-то даже на стене висело. Глава семьи, мне рассказали, работал не на стройке, а где-то на рынке торговал. Будет потом хвалиться, что в Триумф-Паласе квартиру снимал.

Как только Орузбай ушел, дядя Миша продекларировав: «Будут материалы, тогда подумаем», забаррикадировал изнутри входную дверь в «штаб». До полудня мы подремали, поговорили, попили чаю в емкостях из обрезанной пластиковой бутылки, опять подремали, ещё поговорили. Несколько раз нас окликали, но мы молчали.

Ежедневно рабочим выдавали по 50 рублей на питание. На весь день.

— Когда будут давать деньги, выйдем, — научил меня дядя Миша.

В обед пришёл Орузбай и сказал, что «на еду дадут завтра». Пошли с дядей Мишей в магазин рядом со стройкой. Он смущенно попросил у меня в долг 10 рублей.

— А что так мало-то?

— Хлеб надо нам купить? Я из дома целый мешок картошки привёз. Будем её на обед здесь кипятильником варить.

— Что на обед хлеб с картошкой? И все?

— Ну, ещё и чай есть. Сладкий.

Пришлось, несмотря на уговоры дяди Миши, накупить нам немного еды для нормального обеда. Ему было жалко неопытного «студента», тратящего в первый рабочий день свою «стипендию».

После обеда пошёл погулять по стройке. Это там, снаружи рабочие психологически подавлены незнанием языка и суетливой, надменной ко всем приезжим Москвой, а здесь «витал дух свободы». Тут был целый город со своими законами. Милиция и сотрудники ФМС на территорию стройки не заходили по договоренности с владельцами. У меня была ассоциация со строительством Вавилонской башни. Языки всего бывшего Советского союза. Мат в основном на русском. Одни что-то делали, другие ломали что-то уже сделанное другими, кто-то куда-то что-то тащил. На меня никто не обращал внимание. Вообще, у меня возникло ощущение, что в полную силу здесь никто не работал.

На балконе одного из этажей увидел пожилого мужчину. Подперев голову рукой, он с грустью смотрел куда-то в сторону Ленинградского шоссе.

— Извините, я здесь новенький. Первый день работаю, — прервал я его размышления, мельком глянув на индикатор записи камеры.

— Да? А кем работаете, молодой человек?

— Разнорабочим. Я ничего в строительстве не понимаю. Студент я.

— Не волнуйся. Здесь большинство ничего не умеет. Захочешь — научишься.

— Как так не умеют?