Мои останкинские сны и субъективные мысли

Главное, что все герои наших журналистских материалов — люди, а понять человека иногда сложнее, чем разобраться в логике ялтинско-потсдамской системы международных отношений.

Это же так очевидно!

— Давай начнём снимать с самого сложного — негативных историй. Положительное снимать легче ведь, согласен?

Ну, что же логика в этом предложении Ильи была. У меня было припасено несколько таких историй-тем, и я, не задумываясь, отдал их Зимину.

— Какие-нибудь опустившиеся люди нужны, Эльхан.

— Вот у меня рядом с домом на Речном вокзале живёт бомж-азербайджанец. Правда, я его редко вижу.

— Оооо, во-во! Это то, что нужно! Бомж-кавказец, — загоготал Зимин.

«Стоп!», — мелькнуло у меня в голове первое предупреждение, но я отогнал сомнения.

— Ну, вообще-то, он не совсем классический бомж. Человек он гордый. Зовут его Ш., сухопарый, но крепкий, дерзкий. Среди местных бомжей — авторитет, даже менты останавливаются с ним поздороваться, переговорить. Говорит: «Пока не заработаю — не уеду. С мужчиной всякое может произойти в жизни». Поломала его жизнь. Он, кстати, образованный, просто только недавно освободился из заключения. Петрарку, Насими, Вийона[72] любит.

— Кого?

Я посмотрел на Илью с сомнением и сострил:

— Ну, он называет их своими коллегами, мол, тоже были босяками. Уолта Уитмена читал. Серьёзно. Сам был поражён. Я сам люблю Уитмена.

— Уитмен кто такой?

Мне стало неприятно — Зимин спросил с пренебрежением, положительная сторона этого «героя» его не интересовала. Хотя тогда такую реакцию коллеги я объяснил себе простым незнанием упоминаемых поэтов. Да и зачем ему Уитмен нужен был? Зато коллега очень хорошо разбирался, в каком соотношении смешивать виски с колой. Таких на НТВ подавляющее большинство…

— Не важно, Илья. У него есть знакомая по имени Лена, работает продавщицей в круглосуточном ларьке у метро — такая добрая русская женщина, которая его подкармливает, постоянно горячим поит, слушает его рассказы. Чем не взаимосвязь культур.

— Вот это суперинтрига. Как бы с ним договориться, а? Подкармливает…

Через пару дней мне повезло. Поздно вечером после работы — в начале двенадцатого — встретил земляка у остановки на улице Фестивальная. Поговорив с ним, сразу звоню Зимину.

— Слушай, сейчас никак не могу. Мы здесь с ребятами в «Максе» выпиваем. А на среду в пять ему удобно?

«Упс. Приехали».

— Послушай, Илюха. Это же бомж! Он живёт по другим законам. У него нет мобильного, а также кредитной карты и ипотечного кредита. Даже потребительского — на стиральную машину — нет. Он романтик улицы, человек свободный как от прав, так и обязанностей. Ты мне предлагаешь с ним договориться о встрече? У него же даже часов нет. Давай — приезжай. И эта Лена, продавщица, тоже тут.

— А что такого?

— Слушай, ты мне пришли съёмочную группу. Сам с операторами сниму здесь всё.

— Нет, вместе поедем. Я хочу «проходку»[73] с этим бомжем сделать. Ну, договорись, Эльханчик. Очень тебя прошу. Ты же продюсер!

Величайшего американского художника, бунтаря, одного из ярких представителей абстрактного экспрессионизма Джексона Поллока (Jack Dripper /Джек Каплеметатель) долгое время не принимали, считали его творчество чем-то несерьёзным, игрой, обманом. Но вот пришло признание. Своеобразное. Слава — это же такая дура. Так вот, однажды к нему приехал журналист с камерой. Записал интервью с Поллоком, а потом попросил его поработать — для «картинки». До сих пор операторы так работают — просят ньюсмейкера одно и то же действие совершить по нескольку раз — чтобы снять процесс с разных планов, «для перспективы» и т. д. Коллега уже закончил съёмку, а художник, увлёкшись работой, рисует — разбрызгивает краски на распростёртый холст, «танцует» вокруг него, весь поглощён новой картиной, в особом состоянии вдохновения. Журналист стал его дергать: «Хватит. Хватит! Снято! Я уже не снимаю!» А в другой раз, посмотрев на часы, ещё: «Всё! Свет ушёл[74]. Хватит, Джексон! Я уже закончил. Всё чудесно!» За что проверил на себе буйный характер американского гения вначале ошарашенного, непонимающего, что происходит, а потом — придя в себя — сломавшегося и набросившегося на коллегу: «Не я шарлатан, ты — шарлатан! Не я шарлатан, ты — шарлатан!» Этот эпизод из жизни художника есть в голливудской драме «Поллок» («Pollock») режиссёра Эдварда Харриса.

Видимо Джексон Поллок думал, что этот журналист тоже художник.

Как я и предполагал, в среду в пять часов Ш. на съёмку не пришёл.

Хотя негатива мы смогли снять немало. Больше всего досталось моим землякам. Но значительную часть из запланированного не удалось реализовать. Хорошо, что многие из диаспоры оказались поумнее меня, наивного. Я-то уверен был, давал гарантии, что «это не подстава». И дело тут не в том, что мне кто-то что-то потом сделал бы — я потом сам себе что-то сделал бы. Должен был сделать. Обошлось малой кровью.