Мои останкинские сны и субъективные мысли

Лично я в тот момент слушал, ну как минимум, с интересом. Разве может не подкупить пример чужой безнаказанности, если к тому же ей сопутствует успех. Гордыня — это такая зараза. Гордыню может остановить лишь страх быть пойманным за руку. Раскаяние почти всегда мотивировано страхом наказания — со стороны сидящего в голове Бога (то есть потусторонних сил) или законов людей — и страхом публичности. По крайней мере, мне так кажется.

Все стали пить за тупой тост о женщинах, мужском детородном органе и — естественно — о необходимости большого количества денег.

Сидорович взял кусок ветчины и стал его посасывать.

— А хохлов я ненавижу, — вдруг поменял он тему.

— Ты что, Игорь? — поперхнулся глотком виски Илья. — Почему?

— А за что мне их любить?! — горячился Сидор. — Они Крым своим считают. Я ещё понимаю — татары возникают, но когда хохлы… Это они кровь за эту землю проливали?.. Хохлосрач, блять.

— Да нормальная страна. Там хорошие люди! — ввязался в спор с ним Илья. — Это всё пропаганда!

— Нет Украины. Там наша земля! — это был уже Веселовский.

Начался спор. С одной стороны Сидорович и Веселовский. Зимин и я были за Украину. Иван Кужельков предсказуемо был на стороне сильных. Не на нашей. Самым умным оказался Девяткин — встал и ушёл.

Сидорович даже договорился до того, что обычно великодержавники вслух не говорят: «Да все эти национальности до нас чуть ли не на деревьях лазили. Это мы русские их всему научили, в люди вывели. А то бы на первобытном уровне так и остались», — но вдруг споткнулся о мой злой взгляд и сразу поправился: «Не все, конечно. Но хохлы точно. А Севастополь мы вернём!»

Алкоголь и мат мог привести наш спор к драке.

— Но бабы у них хорошие! — осенило директора Дирекции, и всё закончилось.

Я собрался уходить. И тут Сидор, как мне показалось, о чём-то вспомнив, попросил меня с ним поговорить. Пошли во вторую «корреспондентскую» комнату. Там никого не было. Начальник начал издалека.

— Не обращай внимания. Мы тут все спорили…

Тут он посерьезнел. Внешность, всё-таки, у него обманчивая.

— Как тебе вообще у нас работается?

— Пока хорошо. Интересно…

Отвечаю, но понимаю, что собеседник меня почти не слушает.

— Есть претензии к моей работе?

— Да нет… Продолжай так же. Ребята к тебе хорошо относятся. Да…

Сидор в нерешительности покусал растительность под своим носом. Потом осторожно потрогал её, и снова стал покусывать. Я ничего не понимал.

В соседней комнате слышались громкие голоса. И тут Сидор опять стал пьяный. Решительно облизал губы, усы и убил.

— Дай я у тебя отсосу.

— Чтооо? — я почти не услышал своего голоса.

Стою как столб — замер, как мёртвое дерево. Вроде бы я почти не пил.

— Ну, дай я в рот возьму, — повторил просьбу Сидор.

И тут директор Дирекции информационного вещания НТВ начал активные действия — потянул руку к моей рубашке, другой попытался схватить ниже пояса. Только тут я пришел в себя, и резко отшагнул.

— Ты чё, Игорь? Ты что о. ел?

— Пошли ко мне в кабинет, — язык у него стал заплетаться. — Ты боишься, что нас кто-то увидит, дурачок?

Это он меня так успокоил. Пришлось сделать своему начальнику немного больно. Месяц Сидор со мной, слава небесам, не здоровался. И судя по моей зарплате, я стал работать за идею.

Нет, я не последователь Хрущёва. Я не о гомофобии. Здесь другое. Вот предложишь создать на телеканале профсоюз или послать цензуру с Кремлем и нашими начальниками-резидентами Кремля — так на человека начинали смотреть, как на ничего не понимающего дурака. «Ты ещё молод… Это пройдет… Мы вот бились во время «развала» [1] … Но ничего не вышло — люди нас не поддержали, быдло…» И т. д. А не имеющие никакого отношения к работе участие в оргиях и намеренное (!) выставление на показ своей нестандартной интимной жизни — многими остальными коллегами воспринималось не только, как допустимое, а даже как нечто оригинальное. Интересное. Даже многие девушки, слушая или пересказывая эти истории, смущенно улыбались, но по глазам их видно было — восхищались. Мол, «душа поэта в поисках», «настоящий художник». Они, якобы, неординарные личности, им важен не сам факт похоти (или ещё чего-нибудь, например, кражи), низости — а «факт осознания своей низости». Один из них на НТВ, описывая мне всю эту грязь, перешёл на пафос: «Понимаешь, грех и сладость распутства — это бегство от однообразия; преодоление стыда — это преодоление страха и т. д.» Тоже мне, Жан-Жак-Руссо, блин. А когда я его спросил: «А как же семья? Дети? Это же самое главное!», он мне искренне удивился: «А это тебе зачем? Семья тебе зачем нужна?» Приехали.

Самым известным таким персонажем на НТВ является Павел Лобков. Специальный корреспондент, ведущий. Ну, человек — так все считают — талантливый. Что, кстати, считалось, якобы, положительным доказательством такого образа жизни. Но трусоватый, скандальный, крикливый.