Мой остров

Однако я отвлеклась. С Кавказа я вернулась со значком, и мне это стоило очень многого. Горным туризмом я занималась на протяжении шести лет дилетантски, без систематических тренировок. Но было немало тогда во мне воли, и, подобно тому, как люди выживают в экстремальных условиях, я прошла горный Кавказ: все 75 положенных горных километров (не считая отдельных вылазок в горы). У меня неплохо получались элементы скалолазания на относительно небольших участках (в той степени, как это требовалось для начального значка), я справлялась с неспешными переходами со страховкой на 200-250 метров вверх и вниз, выдерживала 11-ти километровые переходы по обледенелой каменной осыпи и, как будто бы, холодные ночевки, но сорвалась на подъеме на скорость. Подъем был технически простой, - всего лишь надо было идти быстро вверх в разреженном горном воздухе. Потом меня еще раз снимали с маршрута - в аналогичной ситуации. Значок в моей тогдашней иерархии ценности стоял где-то рядом с дипломом врача, но все же я почти настроилась, что не получу его - я знала из рассказов друзей, как легко не сдать на значок. Инструктор, между тем, не снял меня с остальных маршрутов - хотя совсем, до конца смены, снимал других за меньшие просчеты. Он только поставил меня рядом с собой и следил за мной пристальнее, чем за остальными. Значок я получила - об этом вначале объявили на линейке, и я думала все же, что это ошибка, пока не получила сам значок. Инструктор - добрый он был человек, наш инструктор, кареглазый, рыжий не по-русски (его мать была армянкой) - отдельно от других, у себя в кабинете, вручил мне значок вместе с маленьким дипломом, помолчал немного и сказал, что я заслужила этот значок за мужество и упорство. "Но ты сама знаешь", - сказал также он, - "что тебе не хватает тренировки". Он еще помолчал. "А может быть, и не только тренировки. Ведь твоя справка - поддельная?" (Он не требовал, впрочем, ответа на свой вопрос). Мне казалось, что я должна как-то поблагодарить инструктора, другие ребята, которые не получили значков, не справились с гораздо меньшим. Но я не придумала, что сказать, да инструктор и не ждал от меня ничего. "Когда вернешься домой - покажись врачу, проверь сердце", - сказал мне он. Я тогда не отнеслась к этому особенно серьезно: перед своим первым срывом, рано утром, я пила очень крепкий чай, почти чифир (да еще капнула туда пару капель кофеина - сильно в то утро кружилась голова, откуда-то вдруг взялась такая слабость, что обычные действия казались невозможными). Я списала свою сердечную недостаточность на подъеме за счет допинга, и не особенно волновалось, хотя сердце после того, первого подъема, почти не переставало немного ныть.

Кажется, в начале моего рассказа стояла середина шестого курса. Я подчеркиваю это слово - "стояла". Стояла середина шестого курса. Стоял Кавказ - веками, впрочем, он там стоял, стояла ранними утрами в январе совсем ночная синева над лагерем, и сыпался густой, пышный снег. Стояла боль в обваренной руке (дернуло поезд, когда я наливала кипяток в большую кружку - впрочем, это никак не сказалось потом на походах), и в Железноводском парке, неподалеку от места дуэли Лермонтова, неподвижные туи и ели, переплетясь лапами, прятали в хвое, в толстенном инее и снегу старинные фонари. Стоял ночами холод на почти не отапливаемой турбазе, где вода в заварочном чайнике остывала прежде, чем успевал завариться чай (когда наступил февраль, в солнечные дни стало можно загорать на снегу, и комната прогревалась, но ночи были так же холодны), и огромные, вечные звезды, не мигая, светили в горах - как смутная память о ином мире. Где-то в необъятном далеке, не затрагивая сознания, лежала дымная Самара. Потом прошел январь и что-то изменилось, стронулось с места. Время стало двойственным: оно по-прежнему застыло над Кавказом, но потекло в Самаре, где кончились каникулы, и шестой курс уже не стоял, а катился к концу, набирая скорость с неторопливой мощью лавины. Через многие километры я чувствовала эту мощь.

***