Мой отчим - советский пенсионер

— Хорошо, идём, — только и сказала, с трудом вырвавшись из его объятий. Почему-то мне даже стало немного страшно от такой необузданной его страсти. Но глаза мои встретились с взором Эдуарда: он смотрел на меня с такой нежностью, таким огнем и ласкою, что я вдруг почувствовала себя счастливой.

Не помню, как мы поднялись к нему в квартиру: помню лишь, что Эмилии Максимовны на месте не оказалось: похоже, отлучилась куда-то. Не помню, как Эдуард открыл дверь: словно некие пласты выпали из памяти. Я стояла в коридоре и безучастно, словно со стороны, наблюдала, как Эдуард снимает с меня верхнюю одежду, расстегивает сапоги, наклоняется к моему уху, чтобы прошептать нечто нелепое и бессмысленное, что кажется нам в тот момент очень важным и нужным, — и впивает аромат моих духов, словно пьяный.

— Ты пахнешь, как настоящая француженка, — шепчет он. — Наши девушки так не пахнут… ты лучше всех, моя маленькая степная колдунья… — Я смотрю на него, отвечаю на поцелуй, приоткрыв губы, и, не в силах сопротивляться его натиску, обвиваю его шею руками и начинаю целоваться так же исступленно, как безумная. Никогда бы не подумала, что во мне таится целое море диких пещерных инстинктов… Его ледяные руки проникают в треугольный вырез моего платья: вздрагиваю и открываю глаза, но Эдуард не прерывает поцелуя. Чувствую, как моя небольшая грудь увеличивается в размерах, а соски становятся почти болезненными, нуждаясь в его прикосновениях, словно сохнущая в пустыне трава. Эдуард разворачивает меня спиной к себе: я смотрю на себя в зеркало и вижу, что он полностью извлек мои остроконечные груди из платья. И Эдуард видит, что я вижу себя и его в зеркале и начинает еще резче и грубее сжимать мою грудь, словно он пьян, даже кожа краснеет от его несдержанности, но не чувствую боли: только дикое томление и безумное неутоленное желание. Резко вырываюсь из его рук и начинаю сама его целовать, позабыв обо всех своих недавних мыслях и намерениях. Мне больше совсем не хочется возвращаться в гостиницу или ехать на званый вечер: мне хочется быть только здесь и сейчас, и чтобы это безумие никогда не кончалось!

Он подхватывает меня на руки и несет в комнату, прямо на кровать, и мне ничуть не стыдно: я вся трепещу и сама помогаю ему снимать мою одежду, и раздеваю его: мне это так интересно, ведь я никогда прежде не видела мужчину совсем голым, но смущения никакого не чувствую, словно так и должно быть, словно все происходящее было предопределено изначально. Мы остаемся с ним совсем обнаженными. На краткий миг Эдуард перестаёт покрывать поцелуями моё тело: он торопится распустить мою косу, чтобы волосы покрыли всю спину, и начинает играть прядями волос, пропуская их между пальцами, гладит меня по волосам и я тянусь губами к его пальцам. Внимание мое привлекает пульсирующая жилка на его скульптурной шее, и я впиваюсь в эту жилку губами, целую и почти кусаю яростно, в нетерпении и восторге. Эдуард покрывает поцелуями всё моё тело: ото лба до кончиков пальцев ног, и я, как забавная обезьянка, тут же подражаю ему. У него такой большой выразительный кадык, такие бывают только у настоящих мужчин… Мне хочется игриво щипать Эдуарда за чудесную темную поросль на груди, и он сердито шлепает меня по руке, когда я вырываю один его волнистый темный волосок. Меня восхищают его красивые крупные ступни мускулистых ног и я впиваюсь в их пальчики зубками, словно хочу откусить. Эдуард почему-то хохочет. Рассердившись на его смех, перехожу от ступней выше, и начинаю целовать и покусывать его кожу на тыльной стороне бёдер, словно имею дело с грильяжной конфетой. Он замирает, шепчет:

— Не думал, что ты такая, Зойка! — и резко переворачивает меня на спину, оказываясь сверху. Мне становится немного больно, но все мое тело так жаждет удовлетворения, каждая клетка пульсирует в радостном ожидании, что эта краткая слабая боль не имеет никакого значения. Вдохнув поглубже, я лишь придвигаюсь еще ближе к Эдуарду, вся открываюсь ему навстречу, — он еще сильнее целует меня, и, не прерывая глубокого поцелуя, начинает двигаться медленно, дразнящее, и постепенно все ускоряет движение; я чувствую, как во мне отголоском еще чуть отзывается слабая боль и нарастает волна наслаждения, и стараюсь во всем подражать ему, как более опытному в науке страсти. Наконец что-то взрывается во мне огненной лавой: вижу, как глаза Эдуарда затуманиваются пеленой и он, опершись на локти, чтобы не заставлять меня чувствовать тяжесть его тела, закрывает глаза. Я трогаю его за руки: хочу, чтобы он упал на меня всем телом, жажду ощутить его тяжесть и подчиниться целиком, мечтаю принадлежать ему всемерно. Эдуард не противится: под весом его тела мне становится тяжело дышать, зато я словно становлюсь частью тела любимого. Так, в тишине, проходит несколько минут: дыхание Эдуарда вновь становится размеренным: он открывает глаза и улыбается мне. Шепчет на ухо:

— Я тебя люблю, Зойка, маленькая ведьма… Что же ты мне ничего не сказала? Я был бы осторожнее… — и ласково целует в глаза и щеки.