Мой отец генерал Деникин

Очевидно, союзники не могли безразлично относиться к создавшейся в России ситуации. Россия теперь поставляла немцам зерно, масло, уголь, нефть, а также людей, поскольку на Запад возвращались 2 миллиона австро-венгерских пленных. Было и еще нечто очень важное. Значительные запасы военного снаряжения, переданные союзниками Временному правительству, хранились в портах Архангельска, Белого моря, Мурманска, Баренцева моря, Владивостока и Японского моря. Государства Центральной Европы имели виды на эти богатства, и Россия, таким образом, превратилась в «арену столкновения различных интересов». Добровольцы заявляли о своей солидарности с союзниками, но, увы, они не в состоянии были в данный момент противостоять немецкой армии, которая считалась самой лучшей в мире.

Поэтому первый вывод, который сделал Деникин: «бдительный нейтралитет» должен быть противопоставлен «благодушному нейтралитету», навязываемому России германской стороной.

Добровольцев занимала и другая важная проблема — будущий политический режим в России. Многие их них были монархистами — одни желали возвращения заключенного в сибирскую тюрьму императора, другие мечтали о новой династии. Значительное число придерживалось республиканских взглядов. «Если я подниму республиканское знамя, — говорил Деникин своему другу генералу Тикменеву, — я потеряю одну половину армии. Если подниму монархическое знамя, то потеряю другую половину. Но ведь наша основная задача — спасение России!»

Второй вывод, сделанный Деникиным: первейшей задачей остается созыв Учредительного собрания, которое определит состав будущего правительства.

Раскол между монархистами и республиканцами был не единственной угрозой единству армии. Добровольцы завербовались в армию на четыре месяца, и теперь срок их службы подходил к концу. Захотят ли они возобновить ее? Не слушая советов своих приближенных, Деникин дал всем желающим трехнедельный отпуск. Добровольцы были в восторге.

— Вы очень рискуете, — вздохнул Романовский. — Многие ли из них вернуться к нам?

А донские казаки? Они покинули добровольцев, чтобы присоединиться к «новой национальной» армии, которую собирался создать атаман Краснов. Это, казалось бы, вполне логично и даже оправдано, если бы Краснов не говорил открыто о будущей независимости Дона и не смотрел на добровольцев лишь как на временных союзников.

Следовательно, третий вывод: нужно убедить Краснова, что его сепаратистские настроения бессмысленны и крайне важно объединить две армии под командованием Деникина. Вместе они смогли бы защищать «великую единую и неделимую Россию». Встреча их становилась необходимой, и она состоялась 28 мая.

Деникин, однако, не мог больше вынести столь долгой разлуки со своей женой. О близкой встрече Ася узнала из письма, датированного 18 мая: «Моя ненаглядная женушка! Просил Тебя приехать, но теперь боюсь, что дорога будет и слишком трудна, и несколько опасна.

Мне тяжело, что душа Твоя мятется, что кругом вместо того, чтобы успокоить, — пугают Тебя всякими несообразными страхами.

Стратегическое положение вполне благоприятное. Политическая обстановка небывало запутана. Но твердая решимость не идти ни с немцами, ни с большевиками значительно упрощает положение.

Неисчерпаемая тема для письма и разговора, но мне сейчас не хочется говорить ни о чем «постороннем». Такая бездна ласки в сердце моем. Не надо самобичевания.

Жду Тебя с огромным нетерпением. А ведь знаешь — начал-то я писать с целью предупредить, чтобы не приезжала. Положительно боюсь, как бы не случилось чего-нибудь в дороге.

Словом, приезжать можно лишь при верной оказии, собрав тщательные справки о дороге. На Ольгинскую не советую.

Голубка моя ненаглядная, любимая».

По получении письма Ася отправилась в путь. Она пробыла в станице Мечетинской три недели.

Немцы решительно сохраняли благожелательный нейтралитет, рискованная затея Деникина с отпуском окупилась сторицей: все или почти все добровольцы, вернувшись из отпуска, подписали контракт и привели в армию своих друзей. Но были и неудачи: встреча Деникина и Краснова потерпела фиаско.

Деникин сразу же начал с критики операций против красных, проведенных казаками совместно с немецкими войсками. Краснов напомнил ему, что Дон имеет теперь дело не с никому не известным военным корреспондентом, а с «представителем свободной пятимиллионной нации» и что он не имеет право его так… отчитывать. Главнокомандующий постарался установить истину, довольно сильно искаженную атаманом. Красные занимали большую часть Дона, и казаки, находящиеся на завоеванной территории, не имели возможности голосовать. К тому же общее население Дона не достигало 4 миллионов человек, половина из которых — переселенцы и иногородние — оставалась под влиянием большевиков. Таким образом, атаман мог считаться представителем лишь нескольких сотен тысяч казаков. Категорически отвергнув подчинение главнокомандующему Добровольческой армией, Краснов, победив свое высокомерие, отказался все же от своих притязаний на прибывших из Румынии дроздовцев и согласился предоставить ссуду в 6 миллионов рублей.