Мой отец генерал Деникин

«Не всегда же будут решетки», — писал Антон своей невесте. В Быхове решеток на окнах не было, и комнаты оказались простые, но комфортабельные. Общая столовая. Разрешалось свободно ходить по длинному коридору. В саду могли постоянно прогуливаться заключенные, не более двадцати одного человека. Имелись два зала со скамьями и кафедрой, где можно было собираться в любое время для дискуссий или конференций. Это здание когда-то принадлежало католической школе, а теперь превратилось в «политическую тюрьму». Была ли охрана? Конечно, и даже две. Снаружи тюрьмы вдоль садовой ограды стояли солдаты Георгиевского полка, в определенной мере поддавшегося большевистской пропаганде. Внутри тюрьма охранялась текинцами. Последние были преданы Корнилову и постоянно угрожали расправиться с георгиевцами, если те осмелятся хотя бы на один враждебный жест по отношению к заключенным. Множество прислуги занималось кухней и хозяйством. Регулярно приходил совершать богослужения священник. Визиты родных считались естественными, терпимо относились и к просто знакомым. Существовал лишь одни запрет: выходить за решетку сада.

Корнилов встретил Деникина вопросом:

— Не держите ли вы на меня обиду, Антон Иванович, что я втянул Вас в дело, столь Вас компрометирующее?

— Обиды, Лавр Георгиевич? Но наше дело общенациональное и оно исключает какие-либо личные обиды.

Затем Деникин сам стал расспрашивать и узнал обо всех этапах неудавшегося «дела Корнилова».

Все началось с определенного согласия между Корниловым и Керенским. Оба они хотели продолжения войны, ликвидации Советов, постоянно покушающихся на законную власть, создания сильного правительства. Что касается последнего момента, то каждый из протагонистов видел себя (втайне) во главе государства, Корнилов — временно, Керенский — навсегда. Первоначальный союз создавался Борисом Савинковым. Керенский передал свои полномочия военного министра этому бывшему бомбометателю, которого Черчилль позднее назовет «террористом с умеренными целями», уточнив, что с помощью динамита и пролития крови удивительный «маленький человечек с лукавыми глазами на мертвенно-бледном лице» хотел добиться в России такой же свободы и терпимости, как на Западе. Трое политических лидеров условились, что 3-й корпус кавалерии будет отозван с фронта и направлен в Петроград для подавления восстания большевиков, намеченного на середину сентября. Будет использована любая возможность для роспуска Советов силой. Керенский воспротивился только присутствию в 3-м корпусе Дикой дивизии, состоящей из северокавказских горцев, которые заслужили прозвище «пожирателей социалистов», всех социалистов, независимо от того, являются ли они такими патриотами, как Керенский, или нет. Он также требовал заменить командующего 3-м корпусом генерала Крымова, известного прохладным отношением к социалистам.

Это был первый этап «дела Корнилова»: за Россию, с Керенским, против Советов.

Приближался решительный момент, авторитет Корнилова рос, Керенского охватил страх, тем более что Дикая дивизия по-прежнему входила в 3-й корпус, готовящийся захватить столицу, и им по-прежнему командовал Крымов.

26 августа (8 сентября) французский дипломат Луи де Фобьен, служивший в Петрограде, записал в своем дневнике: «В последнюю ночь в посольстве меня разбудил телефонный звонок. Мне сообщили, что генерал Корнилов объявил о свержении Временного правительства и идет на Петроград».

Страх Керенского перерос в ужас, к которому прибавилось еще и возмущение, когда обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Львов — однофамилец князя — передал предложение Верховного главнокомандующего: убежище в Ставке на время волнений в столице и портфель… министра юстиции в будущем правительстве. Не зная, что безответственный Львов представился наивному Корнилову как посланник Керенского, и поняв превратно слова главнокомандующего, Керенский счел, что последний пытается заманить его в Могилев, чтобы убить (на самом деле Корнилов был искренне озабочен безопасностью своего союзника). Желая подкрепить эту почти уверенность, он лично звонит в Могилев, имитируя голос Львова. С помощью наводящих вопросов он хочет убедиться, что тот был принят Корниловым.

Когда главнокомандующий вышел на линию, «комедиант в истории» объявил:

— Я передаю трубку Керенскому.

И тогда своим обычным голосом Керенский задал вопрос:

— Могу ли я Вас попросить подтвердить информацию, переданную мне Владимиром Николаевичем Львовым?

Корнилов, не уточняя, о какой именно информации идет речь, поторопился ее подтвердить. Керенский настаивал:

— Должен ли я понять, что Вы подтверждаете все сказанное мне Владимиром Николаевичем относительно моего приезда в Могилев? Да? Я не могу приехать сегодня. Надеюсь, что завтра мне представится такая возможность. Вам нужен и Савинков?

— Да, я настаиваю на том, чтобы Борис Викторович вас сопровождал… Хочу вас заверить, что лишь мое беспокойство о вас двоих объясняет мою настойчивость.