Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

В то время отец понял, что, если немецкий народ хочет успешно приступить к решению своих внешнеполитических проблем, и, прежде всего, освободиться от давящих условий Версальского договора, необходимо урегулировать «социальный вопрос». И, согласно положению вещей, решение могло свершиться либо под знаком коммунизма, либо благодаря Гитлеру! Его тогдашний призыв к зарубежным друзьям: «Дайте Брюнингу шанс, иначе придет Гитлер или коммунизм!» Отношение отца к Гитлеру и его режиму определялось исключительно внешнеполитической точкой зрения. Партия должна была гарантировать единодушие народа; для него это было решающей предпосылкой для того, чтобы добиться «ревизии» (Версальского договора), тем самым создав для рейха в его положении в центре Европы необходимые возможности для обороны от агрессивного советского большевизма. Нужно иметь в виду эту решающую для моего отца точку зрения, когда задним числом ставится вопрос, почему он «соучаствовал» в режиме Гитлера. Катастрофа Первой мировой войны, обесправливание рейха Версальским договором и, наконец, грозящая большевизация с самыми невообразимыми последствиями для всей Европы, позволяют считать оправданным применение чрезвычайных средств для борьбы с этими угрозами, по меньшей мере с внутренними. Сам отец никогда не переступал границ, устанавливаемых правовым государством.

Я был мальчишкой, мне еще не было одиннадцати лет, и у меня был друг, Хайнц Кернер, погибший в 1941 году. Его отец являлся советником Берлинского апелляционного суда. Этот юрист был глубоко верующим, практикующим евангельским христианином, честным, правдивым и порядочным, насколько я в то время мог об этом судить, и притом, как описывал мне его мой друг, ни в коем случае не националистом, но патриотом. Я уже говорил, что мы, мальчишки, знали, естественно, довольно точно ход Первой мировой войны, и прежде всего, «битву на Марне», судьбоносную битву для Германии. Так, мы знали о роковой ошибке кайзера и «младшего Мольтке», его начальника Генерального штаба, которые послали достойного сожаления подполковника Хенча[446] в армии правого крыла, наделив его полномочиями принять решение, нужно ли продолжать наступление на Париж, до которого было рукой подать, или же отступить из-за одного локального кризиса.

Тогда мой друг сказал мне, отец заявил ему, что если бы он знал о миссии подполковника Хенча и имел бы такую возможность, он бы его застрелил. Отец Кернера был глубоко верующим христианином, советником Берлинского апелляционного суда! Тогда меня это долго занимало оттого, что речь шла о точке зрения строгого и законопослушного юриста и верующего отца семейства. Убить невинного человека, с тем чтобы предотвратить потери для Отечества? Человека без вины, лишь по судьбоносному стечению обстоятельств виноватого? Кто этого не пережил, не сможет себе представить, насколько вездесущими были ощущения катастрофы 1918 года и безнадежности положения рейха, и эта атмосфера питала готовность согласиться на чрезвычайные меры и средства.

Вероятно, Иоахима фон Риббентропа можно упрекнуть в том, что после 1933 года он слишком мало обращал внимания на внутриполитические события в Германии. Мать однажды сказала мне, что после формирования правительства Гитлера, в приходе к власти которого он, как мы видели, принимал участие, у отца внезапно, вероятно, ввиду каких-то незаконных дел, возникли сомнения в правильности его действий. Однако в конечном итоге он всегда думал в категориях внешней политики. Ему было абсолютно ясно, что в угрожаемом стесненном положении рейха «перемена лошадей на переправе», иными словами, «смещение» Гитлера, было исключено; в его глазах, оно (смещение) рано или поздно привело бы к большевизации Центральной Европы, не говоря уже о том, что Гитлера пришлось бы свергнуть вопреки тогдашнему мнению народа. Ничего не оставалось, как преодолеть зону риска вместе с Гитлером и его режимом, обо всем остальном следовало позаботиться позже! Во время войны вынужденная позиция отца проявилась еще ярче. Устранение Гитлера в его глазах означало фиксацию поражения в форме «безоговорочной капитуляции», которую требовали Рузвельт и Черчилль, и вторжение Советов в Центральную Европу. Кто сегодня может представить себе, в каком безвыходном вынужденном положении находились многие порядочные немцы в то время: родная страна вела борьбу не на жизнь, а на смерть, ведомая диктатором и его режимом, который казался им неприемлемым?