Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Эта известная цитата Шиллера остается в силе применительно к обращению, которому до наших дней подвергается Ваффен-СС со стороны государства и общественности. И это несмотря на то, что политики, пережившие военное время, делали, как Конрад Аденауэр в письме к генерал-полковнику Ваффен-СС Паулю Хауссеру[485] или Курт Шумахер одному иностранному публицисту, заявления в защиту чести солдат Ваффен-СС. Дисциплина моих солдат перед лицом тотального поражения позволила привести батальон в полном составе к американцам и, таким образом, уберечь его от русского плена.

Командир дивизии, полагая, что я, из-за положения отца, подвергаюсь особой опасности, распорядился, чтобы мне была выписана воинская книжка на другое имя и как рядовому. Когда спустя несколько дней все офицеры и фельдфебели из Ваффен-СС были увезены в неизвестном направлении, он дал мне разрешение остаться, поскольку считал вполне возможным, что они будут выданы русским. В ходе медленно налаживавшейся организации лагеря мы, рядовые Ваффен-СС, получили в качестве командиров армейских офицеров.

Через некоторое время мы узнали, что увезенные товарищи не были переданы русским. Поэтому я решил открыться американцам, отказавшись от маскировки: для моих людей, среди которых я жил, она могла представлять риск. Я обратился к нашему командиру роты, гауптману пехоты, и назвал себя, заявив, что хочу объявиться американцам. Конечно же, я попросил его уничтожить мои поддельные документы, бывшие у него на руках, с тем чтобы товарищ по полку, подписавший их, не поимел через это проблем. Также я просил у него за солдат моего полка, с которыми был вместе под чужим именем. Капитан пообещал выполнить мои просьбы, но слова не сдержал. Он поехал со мной к немецкому генералу, командовавшему для американцев различными лагерными отделениями; речь шла о генерале Бюнау. Тот, окруженный штабом, восседал за кофейным столом в саду своей штаб-квартиры. Меня он проигнорировал, заставив ожидать в отдалении и без слов передав в руки вызванной им американской военной полиции. Этого унизительного обращения я не заслужил, поскольку явился добровольно и не просил о том, чтобы меня скрывали и дальше. Не в меру ревностный гауптман из его штаба потребовал от полицейских арестовать меня и вручил им поддельные документы. Я попросил передать от меня привет генералу, чье поведение недостойно немецкого офицера!

В военной полиции меня допрашивал дружелюбный старший лейтенант. Мы сидели друг против друга. Внезапно он спросил меня, почему я не стою перед ним навытяжку, так же делали все немецкие офицеры, в том числе генералы. Мой ответ, потому, что и я не стал бы заставлять стоять навытяжку взятых в плен американских офицеров, он, рассмеявшись, принял. Военного устава «Как вести себя с достоинством в качестве военнопленного после проигранной войны?» попросту не существовало. Отсюда, очевидно, этого подчас и не знали даже высшие чины и генералы!

Меня доставили в бывший немецкий концлагерь, где содержались в заключении офицеры Ваффен-СС. При входе на «сына ван Риббентропа» набросились исполинских статей сержант военной полиции и дежурный лейтенант, обобрав меня в прямом смысле слова до подштанников. «Добычу» — мой серебряный портсигар, погоны, награды и так далее — они поделили. Я сидел в одних подштанниках на нарах в комнатушке охраны, передо мной — потеющий под каской джи-ай с автоматом, упиравшимся дулом мне в пупок. Не слишком приятное ощущение: эти парни, как показывали «трагические происшествия» в предыдущих лагерях, часто пускали оружие в ход без особых раздумий. (Американские охранники время от времени «развлекались» стрельбой по лагерю.)