Мой отец - Лаврентий Берия

Две недели передвигались мы по Карпатскому хребту, поддерживая связь с Москвой. За это время нашим отрядам удалось захватить несколько площадок в долине и принять 30 – 40 самолетов.

Передовые подразделения несколько раз вступали в соприкосновение с противником, но нам участвовать в таких боях не пришлось. Наша радиостанция была центральной и охранялась хорошо. Мы должны были оставаться в Словакии до прорыва наших частей, но обстановка изменилась. Вся территория, занятая повстанцами, была взята в двойное кольцо окружения, и поступил приказ основным частям прорываться с боями, а командование словаков вывозить самолетами. Нашу группу забрала одна из последних машин. К тому времени немецкие части уже захватили весь плацдарм.

Мы сели южнее Львова и оказались в городе позднее наших товарищей, прикомандированных с радиостанцией к словацкому подразделению. Прорываясь к нашим частям, они уничтожили и тяжелое вооружение, и радиостанцию.

Участвовать в бою, рассказывали, им пришлось всего лишь раз, когда вырывались из окружения. По-настоящему же немцы на том участке кольцо еще не успели замкнуть, чем и воспользовался отряд. Своим спасением наши товарищи были обязаны осведомителям, находившимся в немецких частях.

Вернувшись из-за линии фронта, мы получили две недели отдыха, которые и позволили нам поездить по Западной Украине. Именно там я впервые узнал, что такое повстанческое движение в нашем тылу…

Жестокость порождала жестокость. Помню, как один из отрядов националистов штурмовал погранзаставу, где были задержаны их люди. Когда советское подразделение прибыло на выручку, спасать уже было некого – весь личный состав был вырезан. Я впервые видел такое.

Когда в бою убивают врага, это понятно. Но когда захваченных солдат привязывают к деревьям и сжигают… Словом, мы были потрясены.

В те дни я столкнулся и с жестокостью с другой стороны. Наши части окружили отряд повстанцев, или, как тогда говорили, банду националистов. Предложили сдаться. Окруженные отказались. Тогда в этот район были переброшены три артиллерийских полка. Мой товарищ, участвовавший потом в прочесывании местности, рассказывал мне, что после обстрела в живых никого не осталось. Было это в районе Мостиска. Позднее я узнал, что генералы Конев и Петров выделили до десятка артиллерийских полков для очистки тыла, как они говорили. «Очищали» территорию именно таким образом… Даже пограничники, которым была поручена безопасность тыла, не скрывали возмущения: «Это же бесчеловечно. Против горстки людей проводить почти фронтовую операцию!»

Справедливости ради замечу, что потери наши части тоже несли большие. Сплошь и рядом убивали офицеров, нарушали коммуникации. Когда фронт ушел на запад, для борьбы с повстанцами стали применять другие методы. Скажем, переодевали наших солдат и выдавали такие подразделения за отряды бандеровцев. Сегодня это широко известно.

Примириться со всем этим было трудно. Мы судили немецких генералов и офицеров за то, что они боролись с партизанами, а наши же армейские части использовали те же методы, подчас в еще более зверском виде. Сжигались ведь целые села.

Очень сильное впечатление произвели на меня захваченные повстанцы. Многие из них были мои ровесники. Грамотные, убежденные в своей правоте молодые люди. Нередко среди них встречались студенты.

Запомнился молодой парень. Захватили его тяжело раненным, зная, что он имеет выход на руководителей отрядов. На допросе он вел себя мужественно и ничего не сказал.

Когда я рассказал об увиденном в Западной Украине отцу, он отреагировал так:

– А чему ты удивляешься? Эти люди воюют за самостоятельную Украину. И в Грузии так же было, и в любом другом месте может быть. Оружием их на свою сторону не зазовешь…

Главной же ошибкой руководителей национально-освободительного движения отец считал их контакт с немцами. Помню, мы долго говорили о Мазепе, подобных случаях в грузинской, мировой истории.

Возможности расправиться с лидерами национальноосвободительного движения у нашей разведки были, но отец почему-то был убежден, что эта сила может быть использована против немцев. Отсюда и его отношение к этому движению.

Знаю, что он категорически возражал против использования подразделений НКВД, которые действовали бы под видом отрядов повстанцев. А такие предложения поступали даже из ближайшего его окружения.

– Подобных вещей ни в коем случае допускать нельзя, – говорил отец. – И без того их поддерживает вся Западная Украина.

К сожалению, после войны с повстанцами обошлись очень жестоко. Объявив, что все они будут помилованы, многих выманили из лесов, а позднее репрессировали вместе с семьями.

Помню, мама получила письмо от подруги юности Елены Стуруа, жившей тогда на Украине. Ее мужа, очень талантливого философа, арестовали в период массовых репрессий. Теперь она хлопотала за других, кто оказался в подобном положении. Стуруа написала о нескольких студентах, участвовавших в национально-освободительном движении и поверивших, что Советская власть их простила.

– Как же так? – спросила мама. – Лена пишет, что всех этих людей обманули.