– Я головой отвечаю за весь проект, а не только за Харитона, – ответил отец.
Бумага, написанная отцом, так и осталась у Сталина, а Харитон благополучно дожил до наших дней, плодотворно проработав в науке многие десятилетия.
Таких случаев, кстати, было немало, когда ученым предъявлялись вздорные обвинения. Одних подозревали в шпионаже, других во вредительстве. И точно так же, как в случае с академиком Юлием Борисовичем Харитоном, моему отцу приходилось в письменной форме гарантировать их лояльность.
Были случаи и посерьезней, скажем, в 1939-1940 годах, когда отец был наркомом внутренних дел. Точно так же ему удалось тогда «вытащить» многих военных, специалистов. Разумеется, ни в чем эти люди не были виновны, но те же Ворошилов, Жданов всячески препятствовали их освобождению, потому что сами были повинны в массовых репрессиях.
В 1936-1938 годах в результате повальных арестов страна, по сути, лишилась цвета технической интеллигенции. Туполев, Мясищев, Петляков, Королев, Томашевич, один из заместителей Поликарпова… Десятки и десятки людей. А вместе с ними и их ближайшие помощники. Фактически в этот период была парализована техническая элита, занятая разработкой военной техники. Аресты охватили самолетчиков, специалистов по двигателям, танкостроителей. Пострадали и те, кто впоследствии участвовал в реализации ядерного, ракетного проектов. Кто отправлял этих людей в тюрьмы и лагеря, я уже говорил. Да и они сами хорошо об этом знали…
Когда отец стал наркомом внутренних дел, ему, вполне понятно, потребовалось какое-то время, чтобы изменить ситуацию. Нелепо было бы утверждать, что до прихода в НКВД он не знал, что творится в стране. Знал, конечно. Знал и понимал, к чему все это ведет. Обстановка была такая, что были обезглавлены целые научные направления.
Конечно, проще всего сказать сегодня, что тут же следовало выпустить всех репрессированных и тем самым восстановить и попранную справедливость, и решить возникшие проблемы. К сожалению, даже нарком такой властью не обладал. Лучше бы было вообще не подвергать людей арестам, но коль так случилось до его прихода на должность главы НКВД, отец начал в меру сил поправлять дело. И тут же столкнулся с колоссальным сопротивлением партийной бюрократии.
Скажем, Туполева, как ни стремился, освободить он сразу не смог. Удалось это лишь тогда, когда Туполев закончил один из проектов самолета. Был такой самолет Ту-2. И только потом, через Сталина, хотя партийная верхушка и мешала всячески этому, Туполева удалось освободить. Мало того, конструктор и его помощники тогда же получили высокие награды, воинские звания. Туполев получил генеральское звание, к примеру, а через какое-то время за второй самолет – звание Героя Социалистического Труда.
Коль мы уже заговорили о советских ученых, конструкторах, работавших в оборонных отраслях, давайте проследим судьбу того же Туполева. Примерно такими же трагическими были и судьбы многих других ныне широко известных людей.
Так называемое «Дело Туполева» от начала до конца было выдумано. Отец это понял. Но было признание самого осужденного. Какими способами в тридцать седьмом получали такие признания, известно…
Когда мой отец впервые вызвал его на беседу, был потрясен. Туполев находился в тяжелейшем физическом и психическом состоянии.
– Я был буквально ошеломлен тем, что говорил Лаврентий Павлович, – рассказывал мне уже позднее сам Туполев. – Откажитесь, сказал, от своего признания Вас ведь заставили это подписать…
И Туполев отказался. Нужны ли еще какие-то комментарии?
По его же словам, он просто не поверил новому наркому и расценил все это как очередную провокацию НКВД. Он уже отчаялся ждать, что кто-то когда-то хотя бы попытается разобраться в его судьбе. Три месяца Туполев упорно настаивал на том, что он понес заслуженное наказание за свои преступления. Окончательно, рассказывал мне, поверил отцу лишь тогда, когда услышал:
– Ну, хорошо, ну, не признавайтесь, что вы честный человек… Назовите мне лишь тех людей, которые нужны вам для работы, и скажите, что вам еще нужно.
По приказу отца собрали всех ведущих его сотрудников, осужденных, как и сам Туполев, по таким же вздорным обвинениям, и создали более-менее приличные условия для работы. Жили эти люди в общежитии, хотя и под охраной, а работали с теми специалистами, которым удалось, к счастью, избежать репрессий.
Моего отца нередко обвиняют в создании таких «шарашек»… Но он мог лишь добиваться освобождения этих людей, но отменять решения судов не мог. Проходило какое-то время, пока разбирались и принимали решение об освобождении. Чтобы как-то облегчить участь ученых, оказавшихся в лагерях, их и собирали в такие «шарашки».