Мой отец - Лаврентий Берия

Алексей был парень действительно способный. Учился в актерской студии. После женитьбы на Раде Хрущевой он стал главным редактором «Комсомольской правды», а с конца пятидесятых до дня отстранения Хрущева от власти был главным редактором «Известий», членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета. За участие в освещении в печати визита тестя в Америку получил Ленинскую премию. По общепринятым меркам, карьера молниеносная и блестящая, но в октябре шестьдесят четвертого по известным причинам она прервалась.

Хотя сам Хрущев, как я говорил, бывал у нас часто, с его семьей мы не общались. Ни я, ни мама в их доме никогда не были, хотя с дочерью Хрущева мы учились в одной школе.

Что-то знали от Нины Матвеевны, матери Аджубея. – Ну почему ты переживаешь, – успокаивала ее мама. – Хорошая девочка, Серго рассказывает, что учится хорошо…

– А ты ее видела? – спрашивала Нина Матвеевна. – Нет? Не будет он ее любить. Не понимаешь разве, из-за чего он женится? Никогда не думала, что Алексей может так поступить…

Спустя несколько месяцев, когда мы вместе обедали у нас дома, Нина Матвеевна неожиданно вновь вернулась к больной для себя теме. Видимо, просто хотела с кем-то поделиться:

– Ужасная семья, Нина! Они меня не принимают. Я для них всего лишь портниха. Мама опешила:

– Да что ты такое говоришь! Ты – мастер, ты – художник! Этого не может быть.

– Еще как может. Вы исходите из своего отношения к людям, а там совершенно другое. Они – элита, а я всего лишь портниха, человек не их круга. И в такую семью попал Алеша…

Признаться, оказавшись невольным свидетелем этого разговора, я тоже был несколько удивлен. Нина Матвеевна была не только замечательным мастером своего дела, очень образованным и интеллигентным человеком, но и настоящим художником. И уж смотреть на нее свысока у Хрущева, мягко говоря, никаких оснований не было. Скорей всего сказывалось отношение этой семьи к людям «не их круга» в целом, а не конкретно к матери зятя. В какой-то степени этот пример довольно точно характеризует нравы, царившие в Кремле и на Старой площади.

В отличие от большинства руководителей государства, отец был человеком прямым и, что на кремлевском олимпе встречалось еще реже, искренним. Сужу об этом не только как сын, но и как свидетель его поведения в самых разных жизненных ситуациях.

Когда страну буквально потрясло недоброй памяти «Ленинградское дело», отец прямо сказал Маленкову:

– Ты ведь, Георгий, проделал то же самое, что и до войны в Белоруссии. Это тебе, поверь, еще аукнется… Нельзя так! Не дело растворять невинных людей в политическом авантюризме!

Отец имел в виду участие Маленкова, как заведующего Орготделом ЦК, в массовых репрессиях тридцатых годов в Белоруссии. Маленков оправдывался:

– Что я… Это установка Сталина, ты должен понимать.

– Нет, Георгий, спросят с тебя. Подумай, что делаете.

Не знаю, что осталось в архивах, но, думаю, документы об участии Маленкова, Хрущева, других высокопоставленных партийных чиновников в массовых репрессиях должны сохраниться.

И вновь говорю об этом отнюдь не в оправдание Сталина. Каждый, считаю, должен отвечать за собственные поступки, а не делить вину с кем-то. Знаю, что уже – после окончания репрессий Хрущева не могли остановить – Украина буквально стонала от беззакония. Сталин даже отправил ему записку: «Уймись, дурак!»

Из воспоминаний Н. С. Хрущева: