Мой отец – нарком Берия

Мама ответила Цареградскому, как отвечала и остальным:

– Я прожила с ним всю жизнь и хорошо знаю его с этой стороны, а вы пытаетесь убедить меня в обратном. В то, что вы говорите, я не верю, как не верю и во все остальное.

Как и мне, ей не смогли предъявить за все полтора года нашего одиночного заключения ни одного документа, компрометирующего в чем-либо отца.

Последние месяцы в Бутырке я продолжал работать над своим проектом, и неожиданно для меня его проверила специальная комиссия, которая и вынесла решение: вещь интересная, надо реализовывать.

Позднее системой, созданной мною в московской тюрьме, будут оснащены все отечественные ракетно-ядерные подводные лодки.

Мое бессрочное заключение завершилось. Однажды – а прошло уже полтора года после ареста – меня привезли на Лубянку. Зачем – я не знал.

Пройдя коридорами высокого серого здания на площади Дзержинского, как она тогда называлась, я оказался в кабинете Председателя КГБ Серова.

Кроме хозяина, там находился и Генеральный прокурор СССР Руденко.

Я узнал его: он два или три раза присутствовал на моих допросах. Сам, правда, вопросов не задавал – сидел в сторонке.

Из официальных источников:

Роман Руденко. С 1953 года – Генеральный прокурор СССР, с 1956 – кандидат в члены ЦК КПСС. Герой Социалистического Труда.

Родился в 1907 году в Черниговской области. В органах прокуратуры с 1925 года. В 30 лет стал прокурором Донецкой области, после освобождения Украины – прокурор республики. Главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе.

В кабинете Серова Руденко объявил мне, что Советская власть меня помиловала.

– Извините, – говорю, – но я ведь и под судом не был, и оснований для суда не было. О каком же помиловании идет речь?

Руденко вскипел и начал говорить о заговоре. Но тут его перебил Серов:

– Какой там заговор! Не морочь ему голову! Хватит этого вранья. Давайте по существу говорить, что правительство решило.

И Серов зачитал мне решение Политбюро, на основе которого Генеральная прокуратура и КГБ СССР вынесли свое решение. Я узнал, что отныне допущен, как и прежде, ко всем видам секретных работ и могу заниматься своим делом.

Еще мне сказали, что выбор места работы остается за мной. О Москве не говорили, предполагалось, что я ее не назову. Я поинтересовался:

– Имеете в виду города, где моя техника делается?

– Да, – ответил Серов, – вот перечень институтов и заводов.

Москвы в списке не было, как я и предполагал, да и никакого желания оставаться здесь – тоже.

Я выбрал Свердловск. Мне уже не раз доводилось там бывать, и я хорошо знал инфраструктуру военных заводов. Еще до моего ареста мы начали там создавать филиал своей организации.

– Свердловск так Свердловск, – согласился Серов. Само решение мне не дали, но, как я потом узнал, ознакомили с ним вызванного в Москву моего будущего директора. Им должны были руководствоваться в дальнейшем и местные власти. Кроме работы, я должен был по решению правительства получить в Свердловске квартиру.

Сюда же, в кабинет Серова, привезли и маму. Ее вызвали после меня и сказали, что она может остаться в Москве или уехать в Тбилиси. Мама ответила, что поедет туда, куда направят меня.

Мы еще неделю провели в Бутырке. За это время мне разрешили встретиться с женой – это было первое свидание, которое разрешили за полтора года. А примерно за месяц до этого мне впервые передали фотографию сына. Ему шел уже второй год… Так я узнал, что у меня родился сын.

Тогда же мне стало известно, что еще в декабре 1953 года газеты сообщили о расстреле моего отца.

В Свердловск мы ехали под охраной. Мне выписали паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори, а на все мои недоуменные вопросы я получил единственный ответ: «Другого у вас не будет…»

Я был лишен звания инженер-полковника, доктора технических наук, лауреата Государственной премии СССР. Не вернули орден Ленина – как и Государственную премию, я получил его в свое время за создание нового оружия.

В войну был награжден орденом Красной Звезды, медалью «За оборону Кавказа», другими медалями. Не возвратили и их.

В моем военном билете написано: звание – рядовой, военно-учетная специальность – стрелок. Образование – Военная академия. Но награды вписали…

Когда меня арестовали, мне было 28 лет. Теперь предстояло начинать все сначала. В Свердловске меня ждала должность рядового инженера, правда, с приставкой «старший».

За три года да ареста

Это случилось летом 1950 года, когда уже шла война на Корейском полуострове.