Мои палачи (СИ

Кровь приливает к щекам, и перед глазами всё плывет, его неотфильтрованное желание бьёт по рассудку, только так и можно назвать то, что они со мной делали, и здесь, рядом с ним, мне дико вспоминать ту горячность, с которой я отдавалась.

Чувствую, что он добавляет второй палец, и становится туго, между ног всё горит, он натёр, ловлю губами воздух, которого он меня лишает, навалившись вплотную.

— Дай я к тебе повернусь, — повторяю и трогаю руку, зарывшуюся в моих волосах.

— Плохая идея, Юль, — голоса он не повышает, но его слова словно через рупор летят в меня оглушительной насмешкой. — Если увидишь — решишь, будто между нами что-то есть. Вдруг преследовать меня начнёшь. А оно мне надо?

Глотаю эту издевательскую отповедь, грубое напоминание, что они мной воспользовались, и как меня тошнило от чувства беспомощности и знания, что со мной прекрасно развлеклись, и огрызаюсь:

— А что случилось? Весь год любил, теперь разлюбил?

— Любовь скучна, — он так резко вбивает в меня пальцы, что зубы стукаются друг об друга. — И предсказуема. Мне это неинтересно, даже не проси, лучше сразу убей. Давай без чувств. Текила и большой патрон, чего ещё?

— Мне нравятся два патрона. Твой друг не пришел. Ты тоже проваливай.

— Он пришел.

— И где же он?

— Здесь я.

Рука на затылке сжимается, поворачивает мою голову. Вздрагиваю, наткнувшись взглядом на мужскую фигуру в светлой маске. В полутьме торчат высокие белые уши, это, наверное, заяц. Всматриваюсь в темные прорези на пластике, от напряжения набегают слёзы, и голову скручивает грязная мысль, что я подсознательно этого и ждала.

Второго, ещё одного.

Плечом он прислоняется к стене, ничего не говорит, даже не вижу, куда смотрит, они оба молчат, и это продолжение фильма для взрослых, начавшегося той ночью, всем нравилось, чем мы трое занимались, там их грубость и жёсткие тиски, когда они держали в четыре руки, не давали и шанса вырваться из ловушки их тел, а я их двоих хотела.

Вот они рядом, прямиком из эротического кошмара живые, мои любовники, мои монстры, у них диалог без слов, а я вдруг понимаю: я всю неделю нарывалась не за тем, чтобы знать их в лицо и свалить подальше за экватор.

Я провоцировала их потому, что они вывернули мне психику, вывихнули все мои ценности, и случившегося никак уже не исправить, мне не на что опереться, в этой другой жизни есть только они, и я готова добровольно подпустить их к себе ещё раз.

И вслед за этим выводом меня атакует паника.

— Юль, все в сборе, — кто-то сообщает, и мне кажется, я грохнусь в обморок.

Вырываюсь и ору, плевать на свадьбу и кто что решит, застукав, как два мужика лапают меня в темном углу.

— Тише, кис, чего кричишь, — теплая ладонь накрывает губы, почти не различаю в пелене две фигуры, вместо головы у меня гранит и пророчество некроложной тематики:

Очнитесь, вы трое сейчас стоите на краю ямы.

— Юля, — на мне поправляют одежду, что-то говорят, а я так четко представляю этот обрыв, в который толкает нездоровое влечение, зачем они, вообще, ко мне лезут, неужели они не понимают, что так нельзя.

— Вы что тут делаете? — от громкого знакомого голоса прихожу в себя, проморгавшись различаю блестящее платье и саму Леру, остановившуюся в арке.

Глава 25

Меня все ещё держат сзади за бедра, и запястья тоже держат, но я не дёргаюсь и со стороны это выглядит паршиво, хуже только сфоткаться на агитку, призывающую к жаркому сексу: "Я Юлия Морозова, эти два члена были во мне, и было здорово".

Заяц оглядывается на Леру и заметив ее, сильнее сжимает мои руки.

— Нормально, Юль, — она подходит ближе и щурится поверх моей головы. От увиденного, похоже, оступается на каблуках. — Не поняла.

А ведь питбуль маску снимал, шея горит от его поцелуев, оборачиваюсь к нему, но он по-хамски толкает меня вперёд, носом врезаюсь в грудь второго мужчины и пошатываюсь, запинаюсь, и едва не падаю.

— Подожди, — ногами ищу пол, но меня, неудобно взяв за локти, тащат вперёд, за широкой грудью уже и Леру не вижу, мне опять не дают разобраться. — Больно, поставь меня.

Он сворачивает в зал, закрывает широкие двери, и не остаётся даже слабого света коридора.

Это малое помещение со сценой для музыкантов, выключатели возле стойки. Наощупь пробираюсь туда, и тут меня цапают за платье.

— Ты серьезно? — бросаю через плечо. — Я же спрошу у Леры, с кем она там стоит. Друга твоего она прямо щас видит. Кончен бал, — в темноте шарю рукой и натыкаюсь на маску, задираю пластик ему на голову, пальцами скольжу по виску. — Давай свет включу.

Он сгребает меня за талию, налетаю на твердый торс. Дыхание срывается, мну в кулаке рубашку у его горла и тяну, большая, сухая ладонь накрывает мою руку, гладит ободок кольца.

— Ты слышишь меня?

Он не отвечает, чем доводит меня до тихого бешенства, тот, первый, хотя бы болтать любит, а этот замер статуей, которой отрезали язык и мрачно строит дьявольские планы, например, убрать свидетелей, меня и Леру, и я в этом затишье уже представляю, что под маской у него обожжённое лицо, а он кровожадный маньяк.