Мой папа - мальчик

— Да-да, это не совсем удобно. Ну, что ж, Михаил, видимо, пришёл час нам расстаться. Уйду в беспризорники, в суворовское училище, попрошусь в детский дом, притворяясь беспамятным, — снова начал грустно фантазировать папа. — Вырасту, приду к тебе взрослым человеком, отцом. Ты уж сам к тому времени взрослым будешь, может, и не узнаешь меня… — В голосе у папы сквозила горечь, а глаза смотрели совсем по-взрослому, как у Того, прежнего, большого, папы. — Но чудес, видимо, два раза не бывает.

В груди у меня похолодело. Сердце моё было готово выскочить из груди, выпасть на асфальт и разбиться на мелкие стеклянные брызги. Папка, мой родной, любимый папка, прощался сейчас со мной навсегда! И уходит он не потому, что они с мамой разлюбили друг друга, не из-за того, что я был каким-то плохим сыном, а из-за ерунды — несчастной считалки на тарабарском языке! В семье Вощиных, судя по рассказам Женьки, когда его родители расходились, всё было не так. Они сначала долго ругались, молчали по разным комнатам, каждый пытался убедить Женьку в том, какой он хороший, а тот, другой родитель, плохой. Был суд, на котором родители, делили его, как какой-нибудь диван, а Женька сидел в зале, морщил нос, чтобы не брызнули слёзы, и страдал от того, что они не хотят любить его оба сразу, вместе.

Но в нашей-то семье всё было хорошо! Я не понимал, почему папа должен уйти от нас. Мы прекрасно проживём втроём, даже если папа побудет некоторое время маленьким мальчиком. Пусть он не водил меня в кино и не забил со мной ни одного гвоздя! Да чепуха всё это! Зато мы теперь много разговариваем по душам и прекрасно понимаем друг друга. Да это теперь мой лучший друг из всех, почти брат, хотя о брате я даже и не мечтал. Вот только мама… Мама к тому времени, когда он вырастет, станет совсем старой, вот что грустно.

— Пап, — сказал я, проглотив комок в горле, — подожди уходить скитаться. Это ты теперь всегда успеешь. Раз так решил, то, конечно, уйдёшь. Давай завтра расстанемся, а сегодня ещё вместе побудем.

— Ты будешь ночевать со мной на улице? — спросил папа. — Ни в коем случае. Это опасно и вредно для здоровья. Как стемнеет, отправляйся домой. И всё-таки скинь мне спальник и палатку. Ну и продуктов каких-нибудь, спичек…

— Нет, пап, я знаю ещё одно место, где мы можем сегодня переночевать.

— Вместе? И где же?

Глава 8 Метод дедушки Сим Симыча

Не все девчонки — ябеды и воображалы. С некоторыми можно даже дружить. Есть даже такие, которым можно доверить свои мужские секреты. Они не побегут плакаться маме, если случайно их толкнуть. Это такие девчонки, такие… их даже за косу дёрнуть рука не поднимается.

Когда я первый раз решил дёрнуть Марусю за косу (а коса у неё была выдающаяся: толстая, длинная, золотистая), она обернулась, посмотрела строго и сказала:

— Даже не пробуй.

— А то что? — спросил я.

— Увидишь, — прошипела Маруся и перекинула косу себе на грудь.

Маруськина коса целых три года висела перед моим носом, как батон. Она сидела в классе прямо передо мной. Иногда хотелось её косу даже цапнуть зубами. Но я себя сдерживал, вспоминая сердитое Маруськино шипение. Другая начала бы верещать, учительнице жаловаться, а Маруся так посмотрела, что мне сразу расхотелось делать с её косой какие-либо гадости. Ну, вы ведь знаете, что девчонку можно бантом к спинке стула привязать. Или просто бант выдернуть, чтобы коса растрепалась, и не отдавать, только если сильно распищится.

В четвёртом классе все девчонки начали стричься. Я глядел на Марусин золотой батон и про себя молил, чтобы она не остригла волосы. Пусть хоть все налысо обреются, мне дела до них нет. А коса будет такая одна. Мне кажется, для девчонки носить косу — это всё равно что дома иметь исправный патефон с запасом иголок. У дедушки Серёжи есть такой. Вот, казалось бы, тоже мне музыка. Да я любую могу в плеер закачать. Но, когда я приезжаю, дедушка ставит новую иголку и мы слушаем «Рио-Риту», «В бананово-лимонном Сингапуре», «Мери едет в небеса». За шипением и треском словно существует какая-то волшебная сказка, которая хочет к тебе прорваться, но не может.

Девчонка, которая ходит с косой, когда все другие носят короткие стрижки, — это особенная девчонка, думал я про Марусю. Я написал ей записку и предложил дружить. Если разболтает, решил я, значит, никакая она не особенная, такая же, как все. Но Маруся никому не сказала, а на перемене подошла и произнесла:

— Давай.

Потом она задрала рукав школьной формы и показала едва затянувшуюся ссадину на локте:

— Это я в деревне была, с дерева упала. Только ты никому.

А я в ответ показал шрам на ладони, которую проткнул проволокой прошлым летом. Так мы побратались с Марусей и стали друзьями.