Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Но неутомимой бабушке Лиде казалось, что своими сомнениями она вот-вот попадет в мамино сердце. А в него нетрудно было попасть, ведь Люсино сердце разбухло от любви, сделалось одной огромной мишенью, бей – не хочу! Но вот что странно, все дурное, сомнительное, все кисло-горькое на вкус, все тлетворное на запах не долетало до Люсиного сердца, увядало где-то на полпути и, поверженное, падало.

– Милая, скажи, ты хорошо подумала? – вопрошал уже дед Павел, но шепотом, отдельно от жены.

– Папа, папа, милый папа! Кто как не я умеет крепко подумать? Кого ты учил математике и вкладывал в голову все о физике?

– Но это все вроде чувства, а никакая не математика? – неуверенно сопротивлялся дед Павел.

Но моя мама, молодая Люсенька, нетерпеливо вскакивает и, резко крутанувшись перед зеркалом, шуршит юбками.

– Всё математика! Всё математика! Всё математика!

Дед тогда подумал, что Люся тронулась умом в предсвадебной горячке, поэтому не стал уточнять, что именно она имела в виду. Так и у Павла Константиновича, и у Лидии Сергеевны остались две неразгаданные тайны. Бабушка не узнала, почему дочь сказала про будущего мужа, что тот прячется, а дед Павел не понял, что связывает брак дочери и древнюю науку цифр. Но, в конечном счете, и мать, и отец привыкли доверять дочери. Поэтому рано или поздно нужно было заставить себя преградить русло селевому потоку сомнений. Счастливые глаза Люси гарантировали, что она сумеет распорядиться и юной своей пылкостью, и добротными генами родителей.

И вот наступил судьбоносный день Люсиной свадьбы.

Хачик волновался до новой горячки. Где-то рядом плыла фетровая шляпа его отца деда Серёжа. Она то выныривала, то вновь окуналась в пеструю толпу гостей. Солдаты, строгие девицы из техникума – мамины товарки, подчиненные новатора Павла Константиновича, стрелки из лука нескольких поколений – подопечные русской бабули, соседи, бывшие соседи, родственники, чьи-то дети, чьи-то внуки – и все гомонят, щебечут, матерятся, хнычут, хохочут и ноют. Серёж был счастлив. Он не выезжал из нашей деревни, кажется, со времен службы в армии, которую добросовестно пронес поблизости от родины – на Военно-Грузинской дороге. Даже это обстоятельство не расширило его географических горизонтов. Интересных людей Серёж встречал столько, сколько встречалось на его жизненном пути. Но много ли их можно повидать между домиком над ущельем и колхозным полем? Между сапожной мастерской и деревенским кладбищем? Много ли их, интересных и новых собеседников, находит дорогу в маленькую деревеньку в горах? Поэтому сейчас, на свадьбе сына, будто наверстывая упущенное, дед Серёж погружался в людей, как в море, и, кажется, эта стихия была для него родной.

Говорят, приезжала и армянская бабушка, но ни на одной из фотографий со свадьбы родителей ее нет. Она вообще по каким-то таинственным причинам плохо или вовсе не получалась на фотографиях. Обнаружилось это много позже. После ее смерти, когда для кладбищенского памятника понадобилось фото… Но все это будет позже… А сейчас – свадьба…

Вот Люсю обступили подружки по техникуму. Товарки шепчут, чирикают и хлопочут вокруг невесты. Должно быть, она чувствовала себя посреди птичьей фермы.

– Нет, Люсь, тебе повезло.

– Я знаю.

– А какой он хорошенький…

– Люся, только невысокий…

– Не говорите так, ей, наверное, неприятно…

– Люся, не переживай, все с Кавказа маленькие, твой еще ничего…

Прямо скажу, барышни гнусно льстили. Отец не был красив – ни раньше, ни теперь. Нынче, когда Хачатур Бовян считается человеком солидным, их явные преувеличения достоинств тогдашнего мелкого Хачика могли бы показаться подобострастным кокетством. Но ведь в ту пору они еще не знали, по какой головокружительной орбите пронесется планида солдатика из армянской деревни и подхватит за собой целую прорву людей. Бойкое чириканье девушек было всего лишь авансом, маленьким подарком ко дню свадьбы – подружке Люсе. Да и как они могли говорить иначе? Они любили мою маму. Между собой они были не так деликатны. Они говорили так:

– Она что, с ума сошла?

– Просто боится, что замуж не выйдет.

– Люська-то? На нее ж все парни заглядываются.

– Вот с жиру и бесится.

– Нет, девки, если бы это не наша Люська была, которую мы вот так знаем, – подружка раскрывает ладонь и глядит прямо в центр. – Я бы сказала, что здесь кроется страшная тайна.

– Ну, например?

– Ну, например, Людмила влюбилась в Муслима Магомаева, когда он приезжал на гастроли. Ну и…

Подружки с горящими глазами ждут продолжения этого самого «ну и», но зачинщица рассказа неожиданно тушуется.

– Что, Таня? «Ну и…»-то что?

– Да ладно.

– Нет, ты скажи.

– Соблазнил он ее девочки, ясно?

– Да ну?

– Точно говорю. Она забеременела и, скрывая позор, выходит замуж.

– А почему нельзя за кого-нибудь из наших выйти, поближе да познакомее?

– Я же говорю, «скрывая позор». Как же поближе скроешь?

– Ну да. Тоже верно. Хотя ребеночком от Муслимчика я бы только гордилась.