Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Я слонялся поблизости, потому что единственный был без дела. К мужским разговорам меня еще не звали, а от женской работы я уже старался отлынивать. Быть ни большим, ни маленьким оказалось даже чем-то выгодно. Ты вроде бы есть, а вместе с тем тебя, получается, и не существует. Быть двенадцатилетним – это лучшая маскировка, ты неприметен.

Ночью я осознал, что мой отец без пяти минут величина. Не только для меня и моих сестер, не для одной лишь Люси или для деда с бабкой, я почувствовал, не сердцем, а понял исключительно силой своих извилин: мой отец кое-что значит для остального мира. И пусть мир этот малюсенький – наша деревенька с окрестностями, но сапожник Хачик может быть в нем королем. А я твердо решил стать летописцем при его дворе, внести лепту в историю нового царства в назидание потомкам и на радость историкам. Чтоб потом не говорили: не осталось, мол, источников, поэтому, дескать, трудно установить истину. Ее, эту истину, я решил преподнести будущему готовенькой. Я забрался на старое дерево с тетрадкой и карандашом в зубах и торопливо записывал все, что говорили взрослые.

Папа говорил:

– Я не вожак, друзья. Вам придется самим выполнять то дело, которое вы задумали. Но я долго молчал и в это время много думал о жизни. Если вы будете с радостью внимать и воспринимать, я покажу вам простыми словами, как нынче живут люди.

– Давай, Хачик, расскажи им, – бодро задавал тон Карапет, который вчера от страха просвечивался до кишок, можно было даже рассмотреть его чуть увеличенную печенку.

Папа размял губы и начал:

– Вот собрались однажды все козы и написали волчьему народу такое послание: «Мудрому и могущественному и победоносному народу волчьему, Богом укрепленному. А пишем ему мы, немощный и жалкий, неразумный и беззащитный козий народ. Бьем мы челом и рогами и приветствуем великославное царство ваше, волки. Молим сжалиться над нами и заключить с нами любовь и мир и дружбу, чтобы прекратилась между нами вражда наследственная. Как слышали мы, так делают цари других народов».

– Ха, и что ответили волки? – спросил нервный диссидент.

Папа посмотрел на нетерпеливого и покачал головой. Товарищ последнего – безумный Гагик – толкнул его в бок. Папа продолжал:

– Прочел послание волчий народ, кто там был у них грамотный, и обрадовался доброму предложению. И написали волки козам послание, которое гласило: «Мудрейшему, блаженнейшему, благочестивому, обновляющему души, святому козьему народу пишем мы, грешный, злонравный и бесстыжий волчий народ. От всей души приветствуем мы вас и уведомляем, что ваша просьба нашептана Богом, и она и есть источник благ. Но мы слыхали от стариков наших, что старый пастух и его злой пес суть виновники ссоры между нами и вами. И если вы изымете их, мы с радостью исполним то, что вы изволили нам предложить. И будут жить наши народы в мире и согласии».

– И что козлы? – не выдержав, хмыкнул психиатр Тигран, который в лесах растерял многое из того, что изучал в медицинском институте.

– И прочли это козы, и прогнали прочь старика-пастуха и пса его, лохматого и грозного. И приняли клятвенную грамоту и договор о любви и дружбе сроком на сорок лет. Время ликования пришло на землю козьего царства. Козы высыпали беззаботно, стали пастись по горам и полям, под тенью дерев, у вкусных лугов, вдоль студеных родников.

– И все?! – теперь взорвался вопросом безумный Гагик.

– Потерпели волки сорок дней и потом, собравшись, всех коз истребили, – закончил папа.

– Ну и в чем мораль? – высокомерно усмехнулся психиатр Тигран.

– И наступил мир, – тихо закончил папа.

Гости переглянулись. Потом один за другим стали хихикать, пока, наконец, не сотряслись диким хохотом.

Дед недовольно покачал головой. Он подождал, не захочет ли Хачик продолжить, но увидел, что тот, довольный, добродушно улыбается, ведь рассказ его понравился гостям. Дед Серёж, как человек обстоятельный и справедливый, не любил оставлять дело на полдороге, пусть даже это была просто детская сказочка.

– У этой притчи есть назидание. О нем не сказал еще мой сын. А ведь это очень важно.

– Говори, отец, – тут же угомонились гости, давая возможность почтенному старику почувствовать себя главой стола.

– Трудно утвердить мир среди тех, у кого сердце от природы ожесточилось во вражде.

Гости закивали.

– Ожесточение сердец возникает вследствие ненависти народа к народу, рода к роду, человека к человеку. Об этом и в книгах пишут, и в газетах частенько. Потому и трудно установить любовь и мир между народами, как то хорошо видно на примере богатых и бедных и общей классовой непримиримой борьбы на всей планете.