Мой папа-сапожник и дон Корлеоне

Славик отказался от чести присутствовать при этом таинстве, он пил чай на нашей кухне. Прихлебывал из большой кружки, грыз пряник и поглядывал, что там готовит бабушка. Она же была на удивление молчалива, резала чахлый укроп, посыпала им суп, а затем вдруг со всего маху дала Славику могучий подзатыльник. Тот наскочил зубом о край фаянсовой кружки с портретом Марлона Брандо из кинофильма «Крестный отец» и взвыл от боли.

– За что?!

– Все из-за тебя!

– Но как же… – Несчастный Славик, которому еще минуту назад казалось, что тут, на этой кухне, в этой самой квартире он наконец обрел семью, которой у него толком никогда и не было, почувствовал себя вероломно преданным. – Я же… Вы же…

– Что я? Что мы? Во что сына моего втравил?

– Но он сам…

– Сам!

Бабушка тяжко рухнула на стул. Ее узловатые пальцы сцепились в клубок, она мелко и часто била им о стол.

– Сам… Конечно, сам…

Она успокаивалась, Славик облегченно выдохнул.

– Дай посмотрю. Рот открой.

Славик послушно разинул пасть, бабушка взглянула, не навредила ли она зубам соседа. Все как на подбор были на месте.

– Ладно. Будем ждать.

Собственно, дальше все потекло-покатилось предсказуемым руслом. Муся и Дерево, оказавшись на авансцене великих событий, неожиданно легко вошли в роли спасителей отечественного бизнеса – да что там! – самого отечества. Ведь что такое бизнес – залог процветания страны, а потому избавить родину от чудовищного вампира в образе Горькой мамы Фиры представлялось им подвигом истинного мученичества. А то, что им предстояло принять героические страдания, они не сомневались. Хоть и объяснял им Хачик, что никаких последствий не будет, что мелковаты Муся и Дерево, и никогда подозрения не лягут на их белоснежные репутации, но те уже представляли себя – один с терновым венцом голове, а другому отчего-то виделись ромашки… Ромашки на могильном холмике. Нет, нет и нет, отвечал папа – никаких могил. А для верности прикомандировал к партнерам «своих людей» – безумного Гаго и его товарищей, будто у русских не было своей охраны, будто у армян не было своих дел.

Муся и Дерево были вхожи в круги – это да. Но дальше порога их еще не пускали. Возможно, со временем они могли бы пробиться наверх, если бы доказали свою преданность Горькой маме, отстреляв пару-тройку коллег, на которых указал бы ведьминский перст подлой Фиры. Со временем, но не сейчас. Этот факт еще недавно расстраивал их, болезненно теребил неудовлетворенные амбиции, недавно – но не теперь. Нынче их не обидело, когда на приеме в честь надуманного юбилея (триста лет со дня основания завода по производству мочалок) в одном из пригородных дворцов Петербурга их не узнавали или, узнав, не могли вспомнить по именам. Отлично! План работал. Безупречная его стройность проявилась еще две недели назад, когда Муся и Дерево «неожиданно» получили приглашение на этот так называемый «юбилей», который был не чем иным, как воровским сходняком. Это было делом сложным, но вполне выполнимым. Хоть Фира и окружила себя проверенными людьми, но у каждого ее верноподданного имелся стилист, кардиолог и ювелир. А у них, в свою очередь, парикмахер, массажист и сантехник. Многие из этих людей были армянами, хотя национальный фактор здесь и ни при чем. Сложную траекторию, по которой двигались вожделенные приглашения от канцелярии фактической хозяйки города в руки новых союзников Хачика, проследить было невозможно. Это было первой крошечной победой, и все же главное было впереди.

Съезд гостей – обычная, довольно нудная процедура. Чтобы скрасить ожидание гостей, официанты обносили их шампанским и другими благородными напитками. В центре зала плевался мерными волнами фонтан шоколада, камерный оркестр, исполняя Бриттена, настраивал пищеварение участников мероприятия на конечный положительный результат. Щелкали фотокамеры репортеров светской хроники, время от времени в той или иной группе хорошо знакомых, которые, словно невидимым облаком, были окутаны своими прежними отношениями, нынешними тайнами и будущими грехами, громовым раскатом ухал дружный смех, иногда пробивался отборный мат, но строгий Бриттен упрямо выправлял ситуацию.