Мой папа убил Михоэлса

Рассказывал он о борьбе коммунистов и социал-демократов с фашистами. Все ходили в своих военизированных формах, но рядовые не испытывали друг к другу злобы, ссорились на верхах. Я вспомнил когда-то удивившие меня слова из учебника Емельяна Ярославского: "Самыми крупны-ми партиями Рейхстага являются рабочие партии: коммунистическая, социал-демократическая и социал-националистическая".

Я узнал от Гешвента, например, о том, что в гитлеровской Германии платили жалование не столько за должность, сколько за стаж, так что стрелочник мог получать больше начальника станции.

В ответ на многие мои замечания Эвальт сокрушался и вздыхал:

- Проглядели русские товарищи свою молодежь...

Он все время повторял:

- Нам этот вопрос предложено понимать так...

Однажды он заметил, что Россия держится только на женщинах.

- Если бы не ваши женщины, вы давно бы пропили и родину, и революцию они покрепче вас будут...- и добавил, что если бы овдовел, то женился бы только на русской.

С ВЕЩАМИ

Простился с Володей и Колей, с Эвальтом даже расцеловался - такая взаимная любовь между фашистами потрясла надзирателя. (Через месяц получил от него открытку, почему-то на мамино имя, "партайгеноссе" писал с пересылки, возвращался на родину, разумеется, в ГДР). Час продер-жали в боксе, а потом привели в просторный кабинет с большим, не помню чьим, портретом. Начальник тюрьмы Шокин в присутствии мамы объявил о моем освобождении "на поруки" и заполнил справку, где написал, что я должен жить в Туле (откуда и ветер дует). Я сказал полков-нику, что никуда не поеду, лучше останусь в тюрьме, чем стану жить там, где у отца другая семья. Мои мать, жена и сын живут в Москве. Он молча вычеркнул Тулу, вписал московский адрес и сбоку: "на попечение матери", хотя предполагалось, конечно, попечение отца, первого секретаря обкома.

От растерянности мы с мамой даже не поздоровались, выслушали напутствия полковника, потом еще минут пять шли по территории тюрьмы, то и дело показывая справку об освобождении, а выйдя на Новослободскую, почему-то пошли не к метро, а в противоположную сторону... Но какая разница - земля все равно круглая.

Гусаров Владимир Николаевич,

Москва А-80, ул. Саврасова 6, кв. 3

Р.S. У Ильи Габая конфисковано пять пишущих машинок, у Петра Григорьевича Григоренко только три, но одна из них моя, чехословацкий "консул". "Задерживают" не только пишущие машинки. Но если со мной ничего не случится, к Новому 1970-му году - вторая часть будет готова и передана в самиздат с правом неограниченной перепечатки.

В. Гусаров

Далее приписка от руки: Этот экземпляр пролежал лето и зиму в земле, отсырел и подгнил. Мне казалось, что это черновик, что по нему я сделаю второй вариант: меня упрекают некоторые читатели в смаковании секса и прочих грехах. Но этим маем при аресте Амальрика забрали последний, кстати, самый четкий экземпляр. Ведется охота за этим, последним. Нужно спешить.

В. Гусаров. 7. VII. 70

(Перепечатано автором. 1 сентября 1975 года.)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

КАК МНЕ ЖИЛОСЬ НА СВОБОДЕ

Весну и лето пятьдесят четвертого года я не мог устроиться на работу: весной боялся лишний раз выйти из дому, летом встретил В. В. Готовцева и от него узнал, что во МХАТе объявлен конкурс. Я пошел, читал успешно, потом позвонил, женский голос ответил: "Вы приняты". Но в отделе кадров мой пыл быстро остудили:

- Почему у вас паспорт выдан на основании справки из Бутырской тюрьмы?

Замявшись, я начал что-то лепетать насчет болезни, сказал, что теперь здоров, но лежал в больнице МВД, вот и выписывали через тюремную канцелярию - судимости нет, срока не было.

- А что было?

- Белая горячка, наболтал лишнего...

- Понятно... Вас не предупреждали - будет второй тур. Звоните, узнавайте...

Звонки ничего не дали, видно, второй тур был отложен до греческих календ.

Показывался в Театр Красной армии, подыгрывал мне Дима Бородин серьезный, добросовестный, трудолюбивый и еще более скованный, чем я, актер. Смотрели режиссеры Окунчиков и Львов-Анохин - опять принят. На этот раз про второй тур не говорили, кадровик, заведующий труппой Г. И. Шагаев сказал:

- Знаете, не дали нам единицы, на которую мы рассчитывали.

Как видно, просмотр устраивался для развлечения режиссеров.

От этих огорчений я опять начал потихоньку выпивать. Приехал отец - с неизменным праведным гневом:

- Опять за свое? Вождя всего передового человечества с Гитлером сравниваешь! Никакой ты не больной - ты враг!

Убежал, схватившись за сердце. Я спустился следом - сидит на скамеечке, валидол сосет. Не может уйти - нужно что-то делать, меня убеждать, с кем-то договариваться...

Через ЦК милиция моментально выдала мне другой паспорт, начальник паспортного стола удивлялся, как это я сам не догадался его "потерять", еще какую-то работу искал! (Закон для дураков, умный найдет, как его обойти.)

Теперь я писал в анкетах только о болезни - болел-де два года, потому и не работал. Смотрели меня в ТЮЗе, Центральном детском, но в этих театрах и без анкет могли знать всю мою историю, педагог Центрального детского Литвинович позднее мне рассказала: