Мои пациенты

В моем сознании зародилось упорное беспокойство. Ведь была операция на позвоночнике вблизи спинного мозга. Редко, но все же в подобных случаях иногда возникает так называемая паралитическая непроходимость кишечника, когда неподчиняющиеся автономной нервной системе петли кишечника начинают безудержно и беспредельно расширяться в полости живота. По ним прекращается передвижение их содержимого. Это содержимое начинает всасываться в кровь и отравляет человека ядовитыми продуктами распада. Раздутые петли кишечника поддавливают диафрагму, лишают ее возможности совершать дыхательные движения и тем самым выключают так называемое брюшное дыхание.

А для Глеба, у которого из-за болезни Бехтерева утрачено полностью грудное дыхание, это — конец, раздутые петли кишечника могут выключить единственно возможное для него брюшное дыхание. И тогда… смерть от удушья?!

У Глеба, единственного из всех больных, которых я оперировал на позвоночнике, а их более четырех тысяч, единственного из ста, которых я оперировал по поводу горбов при болезни Бехтерева, развилась паралитическая непроходимость кишечника.

…Я не отходил от его постели. Мы делали все, чтобы спасти его. Все наши действия оказались бесполезными. Мы не смогли справиться с вышедшими из подчинения, взбунтовавшимися кишечными петлями.

На пятые сутки после операции Глеба не стало…

И вот прошло много лет. Я не могу забыть Глеба. Я слышу его голос. Я мысленно воспроизвожу его внешний вид, его манеры, его лицо. И особенно — его полные муки и, видимо, понимания непоправимого глаза в последние часы его жизни.

Я пытаюсь противопоставить судьбе Глеба десятки других, вспоминаю людей, которые обрели счастье после операции, но это плохо мне помогает.

Судьба Глеба всякий раз, когда я вспоминаю о нем, вновь потрясает меня. Я надолго выхожу из душевного равновесия.

И еще один… заслуженный тренер республики… Он тоже не дает мне покоя. Хотя, к счастью, до трагедии Глеба дело у нас не дошло…

Я получил письмо от одного из заместителей Председателя Комитета по спорту с просьбой помочь человеку — заслуженному тренеру республики, проживающему в Киеве…

Вскоре в клинике появился пациент. Он выглядел старым человеком, хотя ему было всего пятьдесят шесть лет. Биологический возраст его настолько значительно опережал календарный, что прежде всего в глаза бросались признаки старости, а затем уже типичные изменения, свойственные болезни Бехтерева. Седая голова, седые усы, морщинистое лицо, усталые глаза, которые даже во время улыбки не выражали радости, а были полны муки. И вместе с тем лицо, всегда хорошо выбритое, с тщательно подправленными висками и усами, лицо следящего за собой человека. Согбенная худощавая фигура с чуть согнутыми в коленных и тазобедренных суставах ногами, неподвижным позвоночником, большим горбом и опущенным книзу лицом, но, несмотря на это, легкая, подвижная. Таким мне представился Кириллов во время нашей первой встречи. Позже я увижу, как его серо-голубые глаза светятся теплом и радостью, когда он говорит о своих детях и внуках, когда он вспоминает о своих воспитанниках и своей работе…

Кириллов родился на Харьковщине в семье кадрового военного. Лет с двенадцати во Дворце пионеров мальчик начал заниматься лыжами. После переезда в Киев, куда на работу перевели родителей, начал серьезно увлекаться легкой атлетикой, а зимой — лыжами. В семнадцатилетнем возрасте поступил в техникум физкультуры — учился и одновременно работал помощником тренера. В 1940 году по окончании техникума был призван в Советскую, тогда Красную, Армию. Начало войны застало Кириллова на границе, недалеко от Бреста. Всю войну он пробыл в армии — с двадцать второго июня сорок первого года по девятое мая сорок пятого года. Служил в артиллерии. Всю войну пули и снаряды щадили его, а в День Победы — девятого мая — в Праге, куда он вошел в составе Первого Украинского фронта, Кириллов был контужен. В медсанбате пробыл двадцать суток. В госпиталь лечь отказался, боясь отстать от своей шестой гвардейской дивизии, которая готовилась к передислокации на Восток.

Боли в спине впервые появились зимой 1943 года. Вначале какого-либо значения этим болям Кириллов не придал, но по мере их усиления и учащения был вынужден обратиться к врачам. И началась обычная история — лечили его от ишиаса, радикулитов, поясничных болей. Лишь в 1945 году был установлен истинный диагноз: болезнь Бехтерева.

После демобилизации из армии, хотя болезнь и продолжала прогрессировать, он поступил в Киевский институт физической культуры. Учился и работал тренером по легкой атлетике вначале в «Трудовых резервах», а затем в «Спартаке».