Мой персональный бандит

Нажала. Сначала нож словно отказывался входить в человеческую плоть — он годами служит верой и правдой, чистя картошку и нарезая огурцы, и идти против человека не хотел. Я усилила нажим и буквально слышала треск, с которым сдалась кожа, хотя мне, наверняка, показалось.

Нож вошёл внутрь. Неглубоко, мне вовсе не нужно было повредить кишечник. Я резала только кожу и мыщцы, очень твёрдые крепкие мыщцы. Разрез нужно сделать крест накрест…

Показалась капля крови. Он так много её потерял, что она отказывалась течь теперь.

— Теперь веди этот чёртов нож! — рассердилась я на свою трусливость, ибо так и сидела, боялась начинать делать надрез.

И я надавила, чуть ведя на себя. У меня почти получилось, а затем все изменилось в одно мгновение. Резким ударом меня откинуло в сторону, я ударилась затылком так, что зазвенело в голове. А потом на меня обрушилось тяжёлое мужское тело. И не слышу ничего, кроме звонка в ушах и надсадного его дыхания, и смотрю в его глазах, а в них только бешенство дикое и ни капли узнавания.

Глава 7. Михаил

Я не отдавал отчёт своим действиям. Ранение стерло из моей памяти и преследование, и ощущение горячей крови, стекающей вниз по коже, и погреб этот, и девушку со светлыми волосами. Из забвения меня выдернула боль. Острая, яркая, боль моих ран притупилась, я просто к ней привык. Это боль была новой. Тело отреагировало прежде затуманенного лихорадкой разума. Я на автомате смел чужака, который пытался причинить мне вред. Услышал глухой стук, с которым он упал на пол, навалился сверху, одной рукой зафиксировал чужую руку с ножом, вторым обхватил горло. Мне хватило бы нескольких секунд чтобы пережать его, сминая трахею, лишая шанса вдохнуть воздух. Но чёртово горло было маленьким. Словно у подростка или девушки, это осознание сигнализировало стоп в мозг, красными буквами. Я заставил себя замереть.

— Кто? — осипшим голосом спросил я. — Кто?

— Я Вера, — тихо, потому что горло я все же сжимал сильно, ответила она. — Вера. У вас пуля, вы в погребе…

И тогда я вспомнил. И обжигающую боль, с которой пуля входит в тело, и лес этот, и противную громкую собачку, что не давала сдохнуть. Всё вспомнил.

Я все ещё лежал на ней сверху. На этот рывок ушли все мои силы и теперь мне было физически сложно подняться с неё, даже разжать руку на горле. Зато я наконец видел её лицо. Оно было совсем рядом. И прямой нос, что морщился от боли, и упрямый подбородок. Под глазами залегли тени — наверное, ей нелегко сейчас приходится. Ещё и я отбросил так грубо…

— Сильно ударилась?

— Жить буду, — попыталась улыбнуться губами не тронутыми помадой.

Она была красива. Её красота не была кричащей. Спокойная такая, уверенная красота сильной женщины. И даже если бы я сейчас и правда умер, я был бы рад, что в последние секунды жизни именно на неё смотрел.

— Пуля, — напомнила Вера. — Я не смогу её достать пальцами, она не пальпируется, глубоко ушла. Нужно резать, а вы в себя пришли.

Наверняка она тащила меня в этот погреб, тонкая упрямая девушка. Но тогда я был без памяти, а сейчас это просто дело чести. Михаил Дежнев не может позволить себе быть настолько слабым. Я напряг силы, поднялся с неё и вернулся на свое одеяло. Ложе было жёстким, но это волновало меня меньше всего.

— Делай, — сказал я.

— Я не могу. Я не врач, вы пришли в себя, вам будет больно.

— Если выбирать между болью и смертью, я выберу первое.

Она смотрела на меня с опаской — ещё бы, я едва её не убил. Затем обрабатывает нож, остро пахнет спиртом. Я не стикиваю зубы, если напрягусь ей сложно будет прорезать мышечную ткань. Я заставляю себя максимально расслабиться. Нож коснулся кожи. С удивлением я понял, что эту боль терпеть можно. А вот когда разрез пошёл через потревоженную и воспаленную раной плоть, не смог сдержать с она. Вера остановилась.

— Продолжай, — попросил я и снова заставил себя расслабиться.

Я лежал с закрытыми глазами, а потом понял, что хочу смотреть. Не на нож в моем животе, нет. На неё. Освещение сегодня было получше, и я мог любоваться вдосталь. Её лицо было таким забавно сосредоченным. Она полностью ушла в то, что делает, на лбу появились морщинки, губу нижнюю прикусила, и это зрелище здорово отвлекало от того, что со мной происходило.

— Всё, — выдохнула Вера. — Теперь мне нужно там… пулю найти.

— Ищи.

Вот теперь было уже не до прикушенных девичьих губ. Свои бы не откусить. Тело выгнуло болью, зубы стиснул и просто надеялся, что это рано или поздно закончится. Когда острая боль ушла, навалилось облегчение и усталость.

— Пуля. Маленькая такая…

Она положила мне на ладонь кусочек металла в крови. Я покатал его пальцами. Понятно, почему я ещё жив,  пуля внутри — пистолетная. Ещё и издалека стреляли. Если бы это была винтовка, там бы в лесу я и остался.

 Иголка с нитью по сравнению с ножом и чужими пальцами в ране казалась прикосновением перышка. Вера не жалеючи залила все перекисью, не должно было быть больно, а все же щиплет.

— Почему не спирт? — спросил я.

— Спирт обожжет ткани, заживать хуже будет.

— Ты все же врач?