И тут я обратил внимание на легкое, ленивое течение между берегом и стеной камыша. Вероятно, здесь, хоть не намного, но было глубже. Подождав еще несколько минут, я перебросил свою дохлятину или, вернее, уже то, что от нее осталось, на это слабое течение и принялся наблюдать. Нет, ничего, да и глубина та же. Плывет тихонько, никуда не торопясь, мой поплавок, ведет себя смирно, не шелохнется. Прошел назначенный ему путь и вновь вернулся на исходную позицию. И снова без каких-либо колебаний закончил свой маршрут. Я перебросил снасть в третий раз, последний, как мысленно уже решил. И вдруг, пройдя чуть больше половины пути, поплавок мой чуть покачнулся и остановился, точно наткнулся на стену. Одно из двух: либо крючок зацепил за дно, либо за траву. Вздохнув, я уже хотел перебросить вновь поближе к камышам, как вдруг поплавок вздрогнул, чуть накренился и пошел в сторону. Причем медленно так, будто нехотя. Такого не могло быть: течение здесь не поворачивало. На всякий случай, но уже подозревая, что на жалкие останки червя позарился, конечно же, глупый окунек, я сделал легкую подсечку. И тотчас сердце екнуло: я почувствовал толчок и упругое сопротивление. По привычке не стал подводить добычу к берегу, а сразу же потащил на себя. Из воды показалось что-то темное, почти черное, и отчаянно затрепыхалось на крючке. Что за рыба, не видно было, но я сразу же решил, что это ротан. У кого еще может быть тело такого цвета? Успел еще подумать: и откуда он здесь? Славка говорил, что у них этот "зверь" не водится. Ошибся, решил я и усмехнулся: такого добра и у нас в Москве хватает.
Но вот рыба, описав в воздухе дугу, шлепнулась в траву прямо у моих ног. Я с интересом посмотрел на нее, отметив про себя, что ротан не маленький, размером почти с ладонь. Заглотал, вероятно, как обычно, до самого брюха. Теперь придется менять поводок: наверняка перетер зубами леску.
Но каково же было мое удивление, когда я увидел, что это вовсе не ротан! Кто же тогда?.. Я смотрел и не верил своим глазам. Теперь это было не удивление, нет. Его сменило восхищение! За ним пришло оцепенение. Я стоял, точно парализованный, округлив глаза и разинув рот и, сдерживая ликующий крик, заворожено глядел в траву, где кувыркался, переваливаясь с боку на бок... золотой линь! Настоящий! Живой! Пойманный мною! Мой первый линь!!! И в эти считаные секунды, лишившие меня дара речи и возможности действовать, пронеслась передо мною давно забытая отрадная картина детства: бредень на берегу, карасики, окуньки, груда водорослей, и среди них - золотой красавец линь! И мои бесплодные попытки в течение многих лет поймать эту редкую и такую таинственную рыбу...
Что было дальше, угадать не трудно. Сердце у меня бешено заколотилось, руки затряслись. Помню, с полминуты дрожащими пальцами я осторожно снимал мою добычу с крючка, а потом, опустив линя в ведро, еще с минуту провозился с червяком, безуспешно пытаясь насадить на крючок то, что от него осталось. Увы, другого червя у меня не было. И не увидел я больше поклевки, сколько ни ждал. Наконец я бросился к Славке и выплеснул переполнявшую меня бурную радость. Он удивился: откуда здесь линь? Впервые слышит. Не пускаясь в рассуждения, я попросил у него червя. Но Славка был в том же отчаянном положении, что и я. Оставалась единственная надежда - кузнечик. Здесь, на поле, их было пропасть. Но клюет линь на кузнечика или нет - никто из нас не знал. Оказалось - нет. Сколько я потом ни забрасывал крючок в то место, поплавок не проявлял никаких признаков жизни. Впрочем, вероятно, виной тому солнце. Оно уже выплыло из-за горизонта, и его первые лучи тотчас упали на мой поплавок. Я попробовал забросить в камыши, туда солнце пока не заглядывало. И стал ждать.
Секунд десять прошло, не больше, и - поклевка! Но не такая, никакого движения поплавка в сторону. Он сначала мелко задрожал, а потом начал торопливо вылезать из воды, ложась набок. В предвкушении удачи я немедленно подсек и выудил... карася размером в две трети ладони. Вот досада, а я-то думал - еще один красавец-линь! Но вот снова заброс, и все повторилось с математической точностью. Сколько я потом ни забрасывал кузнечика в камыши, результат оставался неизменным: поплавок выпрыгивал из воды, и в траву плюхался карась. Лишь много позже я узнал, что линь никогда не поднимает насадку, а тащит ее в сторону, поэтому поплавок, вздрогнув, начинает скользить по воде, медленно уходя в глубину.