Мой первый опыт в нерикоми (СИ)

«Аниме — это культура педерастов и врагов России. Почему ты, русский пацан, носишь на себе эту морду? А если завтра скажут, что Гитлер — это круто, ты оденешь майку с Гитлером?»

«Слушайте, при чём тут Гитлер?» — пищит тян.

«А ты помолчи. Почему ты, руская девушка, одета как дешёвая проститутка? Ты понимаешь, что нас за это не уважают?»

«Слушайте, идите своей дорогой!» — храбрится кун.

«Мы пойдём. После того, как ты докажешь, что ты — русский пацан, а не анимешное чмо. Любой из нас отожмётся пятьдесят раз. Ты можешь?»

Кун что-то бормочет.

«Упор лёжа принять!»

«Я не хочу!»

«Никто не спрашивает, чё ты хочешь…»

Часть разговора вырезана. На следующем кадре кун с отстутствующим лицом стягивает футболку с Наруто, бросает на асфальт и становится на неё ногами. Всхлипывающая тян принимает от кого-то ножницы и состригает синие лохмы с его головы.

На следующем кадре голый по торсу кун с кое-как обхватанными волосами и заплаканная тян кричат: «Мы — русские! Аниме — говно!»

— Так происходили наиболее безобидные развлечения наших «борцов за нравственность». — В голосе ведущего звучит холодный гнев и презрение. — Несколько раз граждане, подвергшиеся избиениям и унижениям со стороны так называемого «городского сообщества молодёжи», обращались в правоохранительные органы, но в итоге не было заведено ни одного уголовного дела. Зато был отправлен в СИЗО редактор популярного информационно-развлекательного портала «Слоббо» Виктор Ветров, который вместе с друзьями подвергся нападению «горсомольцев».

— О! Витя наш! — заорал Нурик.

— Точно! — поддержал Ион.

На экране появилась Алина: непринуждённо но аккуратно причёсанная, в деловом костюме, она рассказывала о злополучном вечере:

«…Подошли, стали оскорблять, угрожать… Да, мы выпили немного коктейля. Это не преступление. Витя не пил, он вообще не пьёт. Их главный попытался Витю схватить или ударить, завязалась потасовка, мы убежали…»

Алину сменил Иваныч. Он спокойно, взвешенно, точно в суде, ронял слова:

«В действиях моего подзащитного нет состава преступления, квалифицируемого как “хулиганство”. Ему угрожали, применили физическую силу…»

На экране — запись с «горсомольской» видеокамеры. Хорошо видно, как Чмоня быкует на Виктора, а потом хватает за руку. Кадр замирает.

«Поставьте себя на место Ветрова. Крепкий мужчина, агрессивно настроенный, с группой поддержки за спиной, хватает вас за руку. Чего вам ждать в следующий момент?..»

— Ветров находится в СИЗО. Сегодня на два месяца водворили за решётку и лидера «Горсомола». Его соратники и единомышленники, которых правильнее называть сообщниками и подельниками — либо на подписке о невыезде, либо в статусе свидетелей по нескольким уголовным делам. Меру вины каждого в скором времени решит суд. Но у нас, у общественности, всё равно остаются вопросы. Как получилось, что на улицах нашего города комфортно и уверенно чувствовала себя группировка, провозглашавшая откровенно нацистские лозунги и практиковавшая бандитские методы? Правда ли, что у «Горсомола» были покровители в коридорах областной власти?

На экране появился Дмитрий. По всей видимости, это было недавнее интервью: он сидел в своём кабинете под двумя флагами — федеральным и областным.

«Если убрать с наших улиц таких ребят, как Саша Иванов, мы очень скоро увидим молодчиков со свастиками, как случилось в соседней стране, или гей-парады с участием младших школьников. Вам этого хочется?» — напористо вопрошал он кого-то — то ли зрителей, то ли закадрового интервьюера.

— Нам хочется услышать ваш ответ, Дмитрий Алексеевич, — язвительно сказал диктор. — Ведь Саша Иванов официально оформлен как ваш заместитель и до сих пор получает зарплату из областного бюджета…

— Витя, тебя теперь нагонят? — спросил Ион. — Ты же, по ходу, не виноват.

«Нагонят» означало «освободят».

Виктор усмехнулся.

— Вряд ли. Скорее статью перебьют. «Побои» или ещё что-то ещё. Чтобы вчистую освободили — это Дунай должен потечь вспять.

* * *

— Ну что, лиходей, пляши! Закрываем твоё дело.

По выражению лица следователя трудно было понять: то ли он сочувствует подследственному, который оказался чист перед законом, то ли зол, что челюсти Системы щёлкнули вхолостую.

— Виктор, поздравляю! Нечастый случай в моей практике! — А вот Иваныч просто лучился от счастья.

Виктор, опустившись на стул, внимательно прочитал шапку документа.

«Постановление о прекращении уголовного дела».

Он чувствовал, как с каждой буквой в него вливается подзабытое мироощущение свободного человека.

Как ни крути, зек ощущает мир и себя в мире не так, как человек свободный. Чтобы понять это, надо почувствовать мертвящий холод наручников на запястьях, оказаться в камере, среди таких же, как ты, напуганных, озлобленных и тайно надеющихся, и наблюдать, как дни твоей жизни проваливаются сквозь решётку и тают в яме по имени Невозвратное. И пусть заключённые в наше время не сидят на хлебе и воде, их не заковывают в кандалы и не обряжают в полосатые пижамы — зек есть зек. И он это знает сам. Сколько бы он ни тешил себя рассуждениями про внутреннюю свободу и прочее бла-бла-бла.