Мой Петербург

Коснувшись дерева, пошел в своё гнездо.
Лифт не работал. Лестничное эхо,
Столь благодарное за всякий звук простой,
За невзначай подаренное слово,
Трудилось кропотливо над шагами,
Столь поздними. По клеткам этажей
Летали голуби. Их крыльев я не слышал,
И, впрочем, свет зажёгся не везде.
А впрочем — был бы свет в моём гнезде, —
Он за окном рассеивает мрак
Недалеко, но виден издалёка…
Взойдя на свой этаж, я видел, как
Сгустилась тьма в расщелине пролёта.
Я закурил под дверью. Тишина
Была прозрачна: голоса за дверью,
Мешаясь с голосами за окном,
Перекликались — внутренний и внешний.
И фон струился музыки небрежной
(Должно быть, радио). Потом все эти звуки
Угасли постепенно, чувства все,
Обследовав «материю», вернулись
С единым ощущеньем: пустоты.
И было слышно, как из-за черты
Охвата чувств вздохнула нимфа Эхо.

А. Давыденков

Несмотря на романтическое запустение среди старых деревьев, петербургские кладбища в каком-то смысле тоже являются тупиками. Особенно некрополь Александро-Невской лавры, где могилы и надгробные памятники стеснены, толкутся на крошечном участке земли, едва не упираясь в каменную ограду.

Вот здесь кончалось всё: обеды у Донона,
Интриги и чины, балет, текущий счёт…
На ветхом цоколе — дворянская корона
И ржавый ангелок сухие слёзы льёт.

А. Ахматова

Пространственные петербургские тупики — это городские образы. Они материальны, имеют плоть — каменную, металлическую, стеклянную… Гораздо сложнее проследить тупик в судьбе, в отношениях людей, в душе горожанина, наконец. Такие тупики невидимы, хотя их значительно больше, чем тупиковых улиц в Петербурге.

Зачем, не знаю, номер телефона твержу:
не позвоню, бессонный, не разбужу. —
Не потому, что я тебя жалею, а потому,
что будет тяжелее, чем одному.

Г. Семёнов

Тайные «тупики» души тем не менее всегда были связаны с Петербургом. Когда в трактире пьяный Мармеладов говорит: «Понимаете ли, понимаете ли вы, что значит, когда уже некуда больше идти?», — то мы чувствуем, что не в трактир — в тупик зашла судьба человека.

Статистические данные конца прошлого века выводят прямую зависимость между повышением цены на хлеб и возрастанием числа самоубийств в Петербурге. Что касается мотивов, то сведения официальной статистики недостаточны. Болезнь, пьянство, бедность, расстройство дел, долги, любовь, ревность, семейные раздоры, боязнь суда — вот малая толика причин самоубийств, которые называет изучавший их в Петербурге в 80-е годы прошлого века доктор Пономарёв. Интересно, что, по его сведениям, мотивы самоубийства у женщин более возвышенны, великодушны, носят больший отпечаток высокой нравственности, чем у мужчин. «Женщины крайне редко употребляют холодное или огнестрельное оружие; по большей части они или бросаются в воду, или удушаются угольным газом».

О «тупике», в который зашла жизнь известного петербургского поэта и писателя Фёдора Сологуба, писал в своих воспоминаниях Георгий Иванов.

«Однажды в минуту откровенности Сологуб признался (в разговоре с Блоком).

— Хотел бы дневник вести. Настоящий дневник, для себя. Но не могу, боюсь. О самом главном — не могу.

— О самом главном?

— Да. О страхе перед жизнью.