Мой Петербург

А почему «похлеще»? Потому ли, что благоустраивать городской быт в таком холодном и болотистом месте очень трудно, или потому что нечто потустороннее было в его основании? С первых лет он был алчным, ненасытным. Со всей России сюда собирались бродяги, нищие, крестьяне на заработки… Везли товары, гнали скот. Даже кости для костеобжигающих заводов сюда привозили со всей России.

Всё это оседало в столице. Город ещё спал, а на скотопригонных дворах, на железной дороге, в порту кипела бурная деятельность. На всех подступах к городу по железнодорожным веткам тянулись ряды пакгаузов. Их не хватало, и огромное количество товаров сваливалось прямо на землю — горы бочек, бочонков, тюков, кип, мешков… Что-то было накрыто брезентом от вечного питерского дождя. Дождь подмывал, портил товары. Часто из-за отсутствия канализации застаивались лужи, едва подсыхавшие в тёплые летние дни.

Попытки обустроить город канализацией предпринимались ещё в XVIII веке. Ощутимые результаты это начинание дало при Екатерине II. В 1770 году она поручила генералу Бауеру провести в главных улицах кирпичные подземные трубы глубиной в 4 и шириной в 3 фута и дать им уклон к Неве или каналам, в которые сливалась бы уличная вода и жидкие нечистоты из домов. С большими издержками это приведено было тогда же в исполнение и принесло ту выгоду, что «низкие места стали примерно осушаться», а вынутой землёй был поднят уровень улиц, в которых устраивались трубы. Но это принесло и огромный вред для города. Содержимое труб засорило и испортило почти все петербургские воды, сделав их источником болезней и эпидемий.

Всех подземных труб к концу XIX века проведено было до 60 тысяч сажен. В трубы стекали уличные нечистоты, дождевые, банные, прачечные и фабричные помои, выбросы из ватерклозетов.

Кроме того, очистка города производилась и вывозкой. В ящиках на лошадях и в лодках летом вывозились нечистоты выгребов, квартирные помои и животный навоз. Лодки нагружались между Семёновским и Обуховским мостами на Фонтанке. Вывозились нечистоты на Гутуевский остров, за Митрофаньевское кладбище, за Московскую заставу у Царскосельской железной дороги.

А мимо Митрофаньевского кладбища и Громовского старообрядческого за Московскую же заставу тянулось версты на три-четыре Горячее поле. Та часть Горячего поля, которая прилегала к кладбищу, издавна была отведена под свалку городского мусора. Точно так же в том месте поля, которое близко подходит к городским бойням, возникли целые курганы навоза — со скотопригонного двора. К свалке на Горячее поле сходились тряпичники из тех, кто бродил по мусорным ямам и навозным кучам, роясь в мусоре, добывая кости, тряпьё, рваную бумагу.

О Горячем поле ходила дурная слава: оно стало притоном для нищих, воров и прочих «рыцарей печального образа», как их называет Анатолий Бахтиаров. На огромных грудах мусора и навоза бездомные, иначе — босяки, где-то в укромных местах выкапывали норы или пещеры, просто ямы для ночлега. Сюда они перебирались в летнее время из петербургских ночлежек.

В Петербурге в прошлом веке существовало несколько ночлежных домов. Единственный приют для бездомников, построенный городом, был на Никольской площади, рядом с биржей для чернорабочих. При нем была дешёвая народная столовая — для бедных.

В заметке «День в городском ночлежном доме» Бахтиаров хвалит этот дом, отмечает, что там тепло и сухо, по ночам — электрическое освещение, много воздуха, нары железные, окрашенные белой масляной краской.

В ночлежном доме ночевали портовые рабочие, нанимающиеся подённо, нищие. Но пускали туда только по паспортам. Не имеющие паспорт шли в ночлежки Макокина, или Кобозева. Рядом с Сенной площадью, в квартале между Горсткиной улицей и Забалканским проспектом (теперь Московским) находилась «Вяземская лавра» — местное шуточное обозначение типичной трущобы Петербурга. Князья Вяземские, дворец которых выходил на Фонтанку, на своем участке построили несколько домов «под жильцов». Там скученно ютилась городская беднота, общее количество жителей достигало десяти тысяч. Это был целый мир — ресторации, бани, тряпичный двор.

Тряпичные дворы существовали в домах, где квартировали маклаки-тряпичники. В отличие от тех, кто рылся в мусорных ямах, эти были более зажиточные, ходили по дворам, скупая у обывателей разные кухонные отбросы: кости, бутылки, жестяные коробки, тряпьё. В тряпичном дворе тряпьё хранилось в сараях. Тут же лежали груды костей и кучи ломанного железа — подковы, гвозди…

Во всех углах Тряпичного двора Вяземского дома были горы грязных тряпок, лохмотьев, бумажек, подошв и тысячи подобных предметов, которые по всему городу выбрасывались обывателями за ненужностью в ямы задних дворов. В одном месте поперёк двора на веревках сушились ряды пёстрых тряпиц для продажи на толкучем рынке, где по воскресеньям устраивался так называемый «развал» и со всего Петербурга собирались тряпичники и татары-старьёвщики.