Ночь изменяет городские силуэты, смещает все границы — великого и ничтожного, добра и зла, прекрасного и безобразного. Это происходило во все времена и везде. Но Петербург — из тех городов, которые существуют по особым законам. Он обращается к нам на том сокровенном языке, что рождается в недрах бытия. И вслушиваясь в этот язык, можно приблизиться к пониманию творения жизни во всём её многообразии.
Ночной Петербург — это не другой город, это его особенное состояние. Петербург всё подчиняет своему ритму, движению. И печать Петербурга лежит на его ночах, на том часе, когда всегда по-разному город начинает скатываться в ночь. Есть этот час, мгновение, какое-то начало ночной жизни. Ведь «ночь» — понятие временное. Ночь ещё — это бесконечная череда образов: мрачных, трагических, таинственных и прозрачных.
Эта двойственность ночной темы соотносится с двоящейся сущностью нашего города, с его «двойничеством», если следовать словам Достоевского. Это всегда ясно чувствовали поэты, художники… «Ночное» видение позволяло разглядеть нечто, мимо чего проходили днём. Ночные звуки проступали в городе только в это время.
В поэзии
То, что Петербург ночью — это город только грёз и сна, — иллюзия. Горожане засыпают, но город не спит. Тишина и темень обостряют тревогу. Все опасения, неясные предчувствия, предвидения проясняются по ночам. То, что приглушалось днём, пряталось в обыденных заботах, ночью предстаёт в истинной своей величине. И приходят мысли о грядущем, о слабости человека перед миром, о беззащитности его. А ещё непогода Петербурга — всё это тревожит, лишает сна и покоя.
Именно по ночам чаще всего прибывала вода в Неве во время наводнений. «Жутко бывает на душе гаванского обывателя какого-нибудь подвального этажа, когда в тёмную осеннюю ночь, ложась спать, он знает, что вода всё прибывает да прибывает, а ветер не унимается… Шум разбушевавшегося моря не умолкает… Первый натиск водной стихии обрушивается на Гавань. На Кронспице раздаются первые три выстрела из пушек. Это значит, что уровень воды поднялся на 3 фута. Затем начинается пальба с Петропавловской крепости. Ночью, когда вода вышла из берегов, затопляет улицы Галерной гавани и угрожает подвальным жильцам, дежурные городовые обходят все дома и будят дворников, приказывая им, чтобы они будили подвальных жильцов и предупредили их о грозящей им опасности от наводнения. Нередко среди ночи спросонок начинается переселение подвальных жильцов — повыше, в первый или второй этаж, к своим соседям…»
За сто пятьдесят лет до этих заметок историка Петербурга
Ночью всегда оживают тени прошедшего. Дневные звуки затихают, приглушаются. Слышно гудение ветра в трубе. Вода булькает в трубах. Бьют часы на башне полночь. Слышно, как в глубине дома с характерным гудением движется лифт: кто-то поздно возвращается домой.
Поздний прохожий — знакомый городской образ. В ночи, в сумеречный час, если случается идти по безлюдным улицам, чувствуешь себя один на один с городом. Фонарь, раскачиваясь на ветру, выхватывает угол дома, подворотню… Под фонарём пляшут тени. И редкие прохожие превращаются в тени. Они маячат в свете фонаря, бегут, сливаются с тёмными громадами зданий…